Ивар Рави - Прогрессор

— Нет, после приступа он утром просыпался и чувствовал себя усталым, но потом приходил в себя, а сейчас мама говорит, что отец спит со вчерашнего вечера.

— С ним все будет хорошо, просто в этот раз приступ «ностальгии», — выделил я это слово, — протекает тяжелее. Сейчас я скажу, что делать, чтобы ему быстро полегчало. Мне нужна теплая вода, большая миска и что-нибудь, с очень резким неприятным запахом.

Если в отношении воды и миски вопросов не возникло, ничего пахнущего так же резко, как нашатырь, на ум мне не приходило. Пока женщины торопливо выполняли мои поручения, голову посетила мысль, использовать старую мочу, но идея так себе… Когда принесли воду и широкую глиняную миску, перевернул профессора на бок, чтобы попытаться вызвать рвоту. С учетом прошедшего времени, такая мера малоэффективна, но попробовать стоило. Объяснив Сед и Гед свой замысел, сунул профессору в рот два пальца, надавливая на корень языка.

Рефлекс присутствовал, но никакой пользы: у Александрова усилилось слюноотделение и прошло несколько сильнейших спазмов, но желудок пуст, весь самогон с его сивушными маслами давно циркулировал в крови. Глотательный рефлекс присутствовал, благодаря чему удалось влить в профессора около литра воды. Подождав десять напряженных минут, во время которых меня сверлили две пары глаз, повторил трюк с пальцами. На этот раз профессора обильно стошнило, попутно он сильно прикусил мне пальцы. Еще дважды поил его водой, вызывая рвоту после небольшой паузы.

Когда Александрова прочистило в третий раз, его дыхание стало чуть тише, вспомогательные мышцы уже задействовались меньше. Мой взгляд упал на догоравший костер в очаге.

— Сед, принеси пару углей и небольшой кусок ткани. — Жена без вопросов выполнила мои поручения, метнувшись к очагу. Завернув угольки в ткань, рукояткой ножа разбил и истолок головешки в пыль. Получив импровизированный уголь, растворил его по мере возможности в воде и напоил профессора. Теперь оставалось молиться, чтобы не случилось рвоты, тогда самодельный абсорбент будет работать на пользу здоровью.

Первые признаки активности Александров подал через час, открыв глаза и пробормотав что-то нечленораздельное. Снова заставил его выпить угля, чувствуя сопротивление челюстей: профессор начинал приходить в себя.

Вспомнив, что с чаем нет проблем, попросил Сед заварить крепкий чай. К этому моменту Александров уже вел себя более-менее осмысленно: его взгляд сфокусировался на мне, и он даже попытался улыбнуться. Напоив тестя крепким чаем, с удовлетворением отметил, что сердцебиение ровное.

— Ему нужно поспать, когда он будет просыпаться, давайте ему чай. Кушать не давайте сегодня, даже если будет сильно просить. Приступ был тяжёлый, но сейчас все позади. Я тем временем посмотрю, чем заняты мои люди, пока отец пусть не встает, если не будет слушаться вас, позовите меня. — Мне хотелось как можно скорее выйти из помещения, пропитавшегося неприятными запахами.

— Спасибо, Макс Са, ты действительно Великий Дух, — Сед уже на самом выходе чмокнула меня в потную щеку.

— Я скоро вернусь, — шепнул жене, легонько шлепнув ее ниже спины, и быстро выбрался на свежий воздух.

На улице несколько минут дышал, старясь насладиться свежим бризом с моря, внутренне негодуя на ученого. Человек с мировым именем, ходячая энциклопедия, чуть не дал дуба, отравившись самогоном. А еще на мои ошибки указывал, как малолетнему ребенку. Пусть только придет в себя, получит от меня по самое не хочу.

Зайдя в море по пояс, стянул с себя одежду и тщательно ополоснулся. Немного подумав, вымыл и одежду, наверняка впитавшей все запахи дома. Немного стало жаль Сед, вынужденной находиться там, но это все же ее отец и психологически для неё нет такого барьера, как для меня.

Я рассчитывал, что ученый мирно проспит до самого вечера, но Сед пришла за мной час спустя со словами, что отцу намного лучше, и он требует меня к себе.

— Так и сказал требует? — Сед отвела взгляд и исправилась:

— Просил позвать тебя, если ты не сильно занят.

— Сейчас приду, — бросив пару указаний Тиландеру, молча наблюдавшему за нами, пошел за женой. До сих пор меня не напрягали взаимоотношения с тестем и тещей. У моих первых трех жен просто отсутствовал такой институт семьи. Сейчас, идя позади заманчиво покачивающимися бедрами Сед, ловил себя на мысли, что жена-сирота — просто подарок судьбы. А ведь я еще с тещей даже не поцапался, да и тесть в принципе классный человек. «Лучше нам жить на расстоянии, будет спокойнее всем», — с этой мыслью шагнул вслед за женой в полутемное пространство дома, задерживая дыхание.

К моему удивлению, внутри пахло нормально: только еле уловимый запах от прогоревших дров в очаге и обычный запах жилища. Сам Александров встретил меня в чистой одежде, состоявшей из широкой набедренной повязки и подобия майки-пончо из отлично выделанной шкуры животного.

— Рад приветствовать вас, Максим Сергеевич, — немного пошатнувшись он сделал шаг навстречу, протягивая руку.

— И я рад видеть вас в добром здравии, — ответил на рукопожатие и продолжил, заметив пристальный взгляд жены: — У вас случился чрезвычайно тяжелый приступ «ностальгии», как врач советую использовать другие лекарства для его купирования.

Даже при слабом освещении помещения заметил, как блеснули глаза профессора, довольного, что я поддержал его игру насчет болезни.

— Максим Сергеевич, болезнь эта крайне тяжелая и с возрастом становится тяжелее, — здесь старик не лукавил, голос звучал искренне. — Доживете до моего возраста, сами поймете, — голос Александрова дрогнул. Справившись, он бросил пару фраз на языке Нака, и обе женщины торопливо задвигались, бренча утварью. — Пока нам накроют на стол, прогуляемся по берегу, поговорим, — не дожидаясь ответа, профессор шагнул в сторону выхода. Я молча последовал за ним, мне самому хотелось сделать внушение Александрову без свидетелей.

Нака, увидев живого и здорового вождя, разразились радостными криками. Александров улыбнулся:

— Хорошие люди в каменном веке, их не испортил прогресс, им чужды большинство человеческих пороков.

— Как насчет порока злоупотребления сивухой? — Безжалостно прервал я поток красноречия собеседника. На мгновение Александров даже растерялся, словно вор пойманный на месте преступления. Его плечи опустились, и он даже поник головой.

— Я ведь поминал вас и свою дочь, разве можно меня судить за это? — от такого ответа я опешил.

— Как это поминали меня и Сед? Мы вроде живые и не собираемся умирать.

— Это так, но я этого не знал. Спустя две недели после вашего отплытия на побережье обрушился жуткий шторм. По всем моим расчетам в это время вы должны были находиться в открытом море. Проходили недели, потом месяц, за ним второй. К исходу третьего месяца, зная вашу среднюю скорость, я пришел к выводу, что ваш корабль не пережил того шторма. Но я держался еще месяц, давая вам время на непредвиденные задержки. И только когда минуло четыре месяца, я позволил себе сделать заключение, что Сед мертва.