Владислав Жеребьёв - Судьба Бригадира [litres]

– Денис Петрович, чего мы ждем? Давно бы его на операцию.

Мужчина в халате поежился.

– Вы, Грибов, видимо, думаете, что мне все это для развлечения надо?

– Иногда да. – Военный усмехнулся.

– Чушь! – Денис Петрович взмахнул руками, и пепел с его сигареты упал на пол. Злобно растерев его подошвой ботинка, ученый затушил сигарету в переполненной пепельнице. – Внешний слой камеры под бетоном напичкан электроникой. Вон, полюбуйтесь на тесты. Температура, пульс, нейронная активность. У него такое поле в башке, что выжжет нашу электронику к чертовой матери, и мы не просто данные потеряем, но и все, что к электронике подключено.

– И как же так вышло?

– А вот не знаю. Побочный эффект на основе работы нейросети. ИИ Бригадир обучаем, он черпает информацию извне, постоянно модифицируется и растет. Когда мы выпускали Дженнингса в Зону, ИИ классифицировался по минимуму, как трехлетний ребенок. Он только и мог, что гонять адреналин по венам да запускать регенерацию на износ. Сейчас он попал в стрессовую ситуацию и включил защитный механизм, причем который сам и придумал. Вы понимаете, ИИ решил действовать самостоятельно.

– А как же три правила робототехники?

– Грибов, вы фантастики перечитали? Бросьте это, бросьте к чертам. ИИ не считает себя искусственным интеллектом. Наоборот, он мыслящий, дышащий, существующий в реальном мире. Он думает, что может чувствовать, ощущать боль, понимать, какова на вкус сигарета, но все эти данные он получает из мозга носителя. Мы просто не могли это предусмотреть.

– Как же так?

– Да вот так. Ядро технологии разрабатывалось не в нашем НИИ. Я навел справки, и в штаб-квартире «Айрон Армор» не готовы делиться исходным кодом продукта. На мои разумные увещевания о том, что вмешательство в бету просто необходимо именно на исходном уровне, мягко говоря, проигнорировали.

– И что из этого следует?

– А то, что либо там сидят одни дураки, не понимающие концепцию, в чем я лично очень сомневаюсь. Либо исходного кода и вовсе нет.

– Украли?

– Украли, нашли. Чертова уйма вариантов. Мои ребята из программирования нейростимуляций пытаются разобрать код, но там все настолько сложно, что на это уйдет еще месяц.

– А к этому времени мы потеряем испытуемого.

– Возможно. Я сейчас вообще не готов давать даже временные прогнозы. От еды и воды он отказывается, и вообще, ты за эти дни видел, чтобы он хоть раз использовал ведро по назначению?

– Ну, стрессовые ситуации, закрепило бедолагу.

– Обезвоживание, Грибов. Без воды организм продержится недолго. К концу недели это будет уже живой труп, а смерть от обезвоживания одна из самых страшных.

– Да не объясняй, я видел в Ираке.

– Вот то-то и оно.

Бригадир сидел в своей камере уже вторые сутки, хотя точное время заключения он сказать был не готов. Он то находился в отключке, то под препаратами. Обессиленный, озлобленный, он совершенно потерялся в этом мире, и теперь все происходящее вокруг казалось ему серым размазанным пятном, будто кто-то взял все краски, слил в одну емкость, а после размешал.

Он помнил вероломный удар Атлета, то чувство беспомощности, когда тебя, связанного по рукам и ногам, тянут к машине и забрасывают в кузов. Помнил давящие стены бункера, бесчисленные коридоры, по которым его сначала вели, а когда вколотая химия окончательно взяла верх, просто тащили по полу. Помнил, как лежал обнаженный в лаборатории, а техники и хирурги стояли над ним, чувствовал маску с анестезией на своем лице. Помнил, как летел в черный колодец небытия, как потом выкарабкивался из него, с болью во всем теле. Ощущение было такое, будто он получил воспаление на все оставшиеся зубы. Помнил монолог ублюдка Грибова о том, что он якобы и не он, а всего лишь имитация жизни. Бригадир пытался осмыслить это, но чем дальше вникал, тем меньше хотелось. Как ни крути, но Грибов был прав во многом. Ставший вдруг ненужным Брайн в конце концов превратился во что-то эфемерное, невесомое и совершенно беспомощное. Он еще напоминал о себе, скребся о стену сознания, но с каждым днем стена отрицания в ней становилась все прочней. Еще немного, и призрак странного инопланетянина, или того, что хотело раньше им казаться, грозил оказаться запечатанным на подкорке, похороненным заживо в ворохе ненужных обрывочных воспоминаний и моторных навыков, которые никогда не придутся ко двору.

Сила, дремавшая раньше, а теперь ушедшая безвозвратно, оставила горькое послевкусие. Смешанная с отчаянием, с полным непониманием, с чувством явной несправедливости и обреченности, она постепенно копилась гремучей смесью. И вдруг все стало просто, кристально ясно, как только можно осознать все, взглянув на ситуацию со стороны. Обрывки воспоминаний окончательно испарились. Стал виден каждый острый угол, каждый отрывок этой непонятной и короткой жизни. Бригадир встал, оглянулся, подошел к двери, впервые за несколько дней совершил первое осмысленное действие. Он потянул за ручку, вверх, затем вниз и, убедившись, что заперт, вдруг развернулся и со всего маху ударил кулаком в дверь. И вот сейчас бы прийти боли от сломанных пальцев и раздробленных костей, но нет. Дверь лишь легонько дрогнула, а на стальной ее поверхности появилась крошечная вмятина. Бригадир поднес руку к глазам, осмотрел в явном недоумении, даже лизнул кулак, попробовав поверхность кожи на вкус. Так себе, если учесть, сколько дней не было возможности посетить душ или хотя бы просто умыться. Отойдя на пару шагов и упершись спиной в противоположную стену крохотной камеры, он оттолкнулся, и кулак снова врезался в стальную поверхность.

Опять вмятина, на этот раз глубже, руке же снова ничего. Лишь несколько ссадин, крохотных, почти неразличимых. Бригадир отошел от двери и, подойдя к глазку камеры, помахал рукой. Он буквально почувствовал, как люди за монитором стали беспокоиться и ерзать на своих стульях. Возможно, уже нажали на тревожную кнопку, схватились за оружие.

Сила, спавшая ранее, просто проснулась, полилась по венам, наполняя тело, придавая бодрости, боевого азарта. Накатило странное чувство, такое, как бывает во сне, когда ты погружен в дрему и вот почувствовал, что можешь летать. Ты отталкиваешься от земли и поднимаешься в воздух, и мир начинает уменьшаться под тобой, дороги превращаться в тонкие линии, небоскребы в крошечные точки, леса в зеленые мшистые клочки. Развернувшись на пятках, Бригадир на секунду остановился, а потом снова нанес удар. Дверь прогнулась, петли жалобно заскрипели, послышался треск замка, но все это нельзя уже было различить в общем грохоте. Удары посыпались на преграду со скоростью града. Дверь деформировалась, изгибалась и в какой-то момент не выдержала. Замок поддался, и открылся черный провал коридора: редкие лампочки, затхлость, тянет химией и кровью.