Виктор Мишин - Солдат [Солдат. Превратности судьбы. Возвращение]

— А ведь это ты, засранец, «лаптежника» сбил! — через день лежания в санбате, мы уже не знали о чем поговорить, вот капитан и вернулся к старому разговору.

— С чего ты взял? — делаю удивленные глаза, хотя в полутьме землянки ни фига толком не видать.

— Почему соврал? — капитан спрашивает спокойно, но мне от его спокойствия не легче.

— Саш, на фига ворошить? Кто старое помянет, тому глаз вон.

— А кто забудет, тому оба! — продолжает поговорку ротный. — Конечно, я ничего не буду менять, просто не хочу, чтобы лучшего бойца моей роты обвинили во вранье!

— Я и говорю, к чему все это? — невозмутимо ответил я, стоя на своем.

— Просто понять хочу, кто ты, что такого у тебя было в жизни, что ты не хочешь вспоминать. — Оба-на, еще один Нечаев.

— Почему не хочу? Просто не вспоминается, да и все.

— Зря ты, а комдив ведь тоже понял, что ты врешь, но виду не подал. — Вот блин, а это хреново, веры мне не будет теперь.

— Андрей Ильич мужик мировой, не надо было врать, он ведь со всей душой к тебе.

— Ротный, ну что ты привязался, а? Не хочу я такой славы, не хо-чу. Карму испорчу, а я еще пожить хочу.

— Не понял? — явно впал в ступор командир.

— А чего непонятного? Где сейчас этот парень, что самолет сбил?

— Суеверие все это, при чем здесь награда и смерть?

— А я вот думаю, что это именно судьба. Взлетел немного и — хрясь об землю, чтобы не зазнавался.

— Так ты не зазнавайся, будь человеком, мало ли награжденных.

— Товарищ капитан, давайте забудем этот разговор, пожалуйста. Очень вас прошу…

— Я тебе за учтенных все равно орден выбью…

— А я тебе зуб выбью, если не прекратишь, не посмотрю, что ты командир! — подковырнул я ротного, но тут же сообразил, что я не в той жизни, тут так не говорят с командирами, даже если вы с ним в приятелях.

— Чего-чего? — с пол-оборота завелся капитан. — А ну-ка, выйдем на улочку. — А ведь он, блин, всерьез говорит, что же, пойдем.

— Как прикажете, товарищ капитан! — фыркнул я и вышел первым.

Смешно, наверное, было со стороны смотреть, как два раненых бойца, пусть и один из них капитан, а второй сержант, стоят напротив друг друга, готовые к мордобою. У одного левая рука подвязана на косынке, у другого правая, и оба при этом хромают. Капитан все же стартанул. Попытавшись ударить меня левой рукой, он не успел сообразить, что я не буду стоять и ждать удара. Просто сделав шаг назад, я дал возможность ротному промахнуться, а когда рука пролетела, просто подтолкнул его легонько, тот и упал.

— Это что тут такое происходит? Неуставные отношения?! — воскликнул рядом кто-то с чудовищно сильным голосом. Я обернулся, перед нами стоял капитан госбезопасности и злобно так смотрел.

— Ничего, товарищ капитан госбезопасности, отрабатываем рукопашный бой, находясь на лечении, чтобы форму поддерживать! — быстро сообразив, ответил ротный, а молодец он, хоть и зануда.

— Ясно, немцы не смогли с вами справиться, так вы сами тут друг друга мутузите? — гэбэшник посмотрел вроде сердито, но как-то ненатурально. Я подал здоровую руку капитану и помог подняться.

— Товарищи Смолин и Иванов, прошу следовать за мной, — представитель «кровавой гэбни» развернулся на каблуках и пошел куда-то в сторону санбата. Мы с капитаном, переглянувшись, побрели следом.

— Чего мы такого натворили? — шепнул я ротному.

— А я знаю? Вместе ведь тут валялись, хрен их знает, что там произошло еще, — так же шепотом ответил командир.

А конвоировали нас, ну, сопровождали, в штадив. Заставив войти, капитан вышел на воздух. Подслеповато щурясь, с улицы в блиндаже ни фига не видно, я пытался разглядеть того, к кому нас доставили. Раз кэп не представляется до сих пор, значит, тоже не видит ничего.

— Я же говорил, проветрите хоть немного, вон подчиненные входят, а командарма разглядеть не могут, — прозвучал громкий, звонкий голос человека, привыкшего командовать. Через секунду глаза чуть-чуть привыкли, и в клубах папиросного дыма я разглядел того, кто к нам обращался. Вытянувшись в струну, боялся дышать.

— Здравия желаем, товарищ командарм, — рявкнул наконец ротный, очнулся, видимо.

— И вы давайте поправляйтесь, — усмехнулся Василий Иванович Чуйков. Да, это был легендарный командующий шестьдесят второй армией, генерал-лейтенант Чуйков, отстоявший в той истории Сталинград и взявший Берлин. Это только самые громкие победы этого полководца. Ну надо же, вот только за этим стоило попадать в прошлое, чтобы встретиться с таким количеством известных людей. На фото он как-то официально выглядел, а тут вполне себе живой, веселый, мужик средних лет, полный сил и энергии. Обалдеть, я стою перед Чуйковым, я! Вы понимаете смысл этого события? Это уже изменение истории хрен его знает насколько. Придя в себя, услышал, что командующий о чем-то говорит с капитаном, тот робко отвечает. Я попытался рассмотреть тех, кто еще присутствовал в штабе. И когда посмотрел левее Василия Ивановича, то, наверное, в лице поменялся. «Кукурузник», твою дивизию, а тебя-то сюда как занесло? Чуть было не воскликнул я. Хрущёв сидел важный, отсвечивал лысиной в свете лампы.

— Так это и есть наш отважный душегуб? — донеслось до меня. Чего это меня так окрестили?

— Товарищ командующий, сержант Иванов…

— Ну, спасибо, парень, за службу верную Родине нашей, — проговорил Чуйков, а я, покраснев, дар речи потерял. — Ну, не тушуйся, на фрицев с голыми руками идешь, а перед отцами командирами спасовал?

— Виноват, товарищ командующий армией, рад стараться! — почему-то вылетело у меня.

— О как, рад стараться он, — фыркнул вдруг из-за стола «кукурузник», чем еще больше убедил меня в моем желании его грохнуть.

— Да ладно тебе, Никита Сергеич, парень, наверное, впервые видит старших командиров, вот и растерялся немного, так? — подмигнул мне Чуйков.

— Так, — выдохнул я и опустил глаза.

— Вы же знаете, мне уезжать пора, меня Еременко ждет, — засуетился Хрущ, но не побежал, решил все-таки задержаться.

— Так поезжайте, Никита Сергеевич, мы закончим и без вас. Ну-ка, начштаба, давай сюда награды, — пробасил Василий Иванович, обращаясь к мужичку лет пятидесяти, также сидящему за столом.

Начштаба шестьдесят второй армии встал, подхватил что-то со стола и подошел к Чуйкову. Я разглядел в руках у командарма две коробочки.

— Капитан Смолин, за храбрость, умелое командование… — Я хлопал глазами и понимал, что вот от такого награждения я почему-то отказываться не хочу. В отличие от ситуации с самолетом, сейчас я действительно чувствовал, что заслужил награду, и был очень удивлен, что командарм в такой ситуации нашел время наградить каких-то бойцов, пусть и являющихся капитаном и сержантом. Василий Иванович закрепил на гимнастерке успевшего расстегнуть ватник капитана орден Красной Звезды, пожал руку и, взяв вторую коробочку, повернулся ко мне. Честно говоря, я обалдел, никогда бы не подумал, что сержанту командующий армией будет сам награду вешать, всегда считал, что рядовым и младшему комсоставу просто в руки вручают и хватит с него. Но Чуйков меня «сразил» наповал, когда, чуть наклонившись вперед, шепнул: