Константин Калбазов - Реформатор [litres]

– Пленных офицеров и купцов я передавать не стану, – не задумываясь, ответил Михаил.

– Мы это предвидели. Обозначь цену выкупа, и ты получишь ее сполна.

– А вы с арабов получите потом с лихвой.

– У нас есть время. Мы можем ждать хоть годы.

– Согласен.

– Итак, мы договорились?

– Нет, Иоанн. Плату за моих пленников я и так получу. Выкупив же их у меня, император еще и возьмет сверху. Получается, что это обоюдовыгодная сделка. Что же до пушек, то я желаю получить те же самые льготы, которые сегодня имеют венецианцы.

– Боюсь, что Комнин не пойдет на это.

– Отчего же? Алексей даровал им привилегии в обмен на предоставление флота. Но с моими пушками флот империи уже через год сможет сокрушить на море любого врага. А раз так, то какой смысл придерживаться договора, потерявшего всякий смысл? Конечно, венецианцы захотят сохранить такое положение дел. И наверняка пошлют свой флот. Но ты встретишь его и разобьешь.

– А какой смысл Алексею менять одних стервятников на других?

– Как бы много у меня ни было товаров и кораблей, я один. Венецианских купцов сотни. Они, как паразиты, расползлись по всем городам империи и диктуют свои условия, разоряя других торговцев. Мне одному это не под силу. Поэтому выгода империи очевидна. Ромейские купцы вновь расправят плечи, пошлины снизятся, а приток в казну увеличится. К тому же если подготовить пушки и научить их расчеты втайне, то расторгнуть договор с венецианцами можно будет в тот момент, когда ты будешь готов к битве.

– Они непременно захотят за это нас наказать. И когда их флот направится к Константинополю, Алексей может захватить купцов и отобрать их товары по всей империи, – с понимающим кивком произнес Дука.

– Казна получит единовременное поступление, и снижение пошлин пройдет для нее безболезненно. Цены будут снижены, народ доволен, ромейские торговцы станут возносить императора.

– Когда ты сможешь передать секрет?

– Как только получу соответствующую грамоту от Алексея. Но уже сейчас советую тебе отправить по три человека на каждый мой корабль, чтобы они начали осваивать пушки.

– Михаил, насколько правда то, что Евгения умерла не от болезни, а ты причастен к гибели Олега? – вдруг сменил тему Дука.

– Евгению отравили по приказу Олега или он сам. Ее служанка сейчас живет в Пограничном. Моим людям едва удалось ее спасти. Яд, убивший Олега, изготовил я лично.

– Я слышал, что из тебя получился бы выдающийся лекарь.

– Я выбрал иную стезю.

– Вижу. Ты получишь назначенную тобой плату. Я употреблю все свои связи и влияние, чтобы добиться этого.

– Ну, здравствуй, Антонио. – Сошедший по сходням мужчина в богатом одеянии развел руки.

– Привет, Франческо, – с искренней радостью поздоровался Кавальканти, принимая объятия старинного друга.

Глава венецианского квартала в Константинополе всегда лично встречал конвои. Да и могло ли быть иначе? На то он и занимает свое положение к вящей своей выгоде, чтобы служить на благо Венеции и ее граждан.

– Как прошел переход? – поинтересовался Кавальканти у друга, провожая его к повозке.

– Слава господу нашему, штормов не приключилось, – ответил прибывший Бонмарито.

– Я не о штормах.

– Антонио, дож [13]поднял в совете вопрос о твоем соответствии занимаемому посту. Твое послание Большому совету наделало много шуму. И на этот раз от тебя отвернулись многие из прежних сторонников. Общим решением твой вопрос отдан на рассмотрение Совету Десяти [14]. А это уже серьезно.

То, что дож поднял вопрос относительно послания Кавальканти, купца не удивило. Трудно было бы ожидать иного от человека, который, едва заняв свой пост, сумел заключить выгодный договор с императором Комниным. Он добился для Венеции таких выгод, что практически обеспечил им в перспективе монополию на торговлю в Восточной Римской империи. И это уже воплощается в жизнь. А тут глава венецианского квартала в Константинополе вдруг предлагает наделить правами гражданина Венеции какого-то русича.

Трудно было бы ожидать иной реакции. Впрочем, сеньор Кавальканти и не ждал понимания. То, что казалось глупостью с его стороны, было дальновидным шагом, нацеленным на будущее. В отличие от членов Большого совета, он знал Михаила. Наблюдал его возвышение от простого наемника до фаворита императора. Благодаря деловым отношениям не терял его из виду и после. А потому прекрасно понимал: Романов не станет мириться с тем, что об него вытирают ноги.

Михаил дал венецианцам два месяца на размышления. И на примере арабов уже через месяц показал, каково оно может быть, если не начать с ним договариваться. Его успехи откровенно впечатляли. Он нанес такой удар по халифату, что те пошли с ним на переговоры.

Именно с ним, потому что Михаил не стал поступать на службу к Комнину и получать от него плату, а выступил союзником. И то, как он себя повел, было необычно. В первую очередь Романов отстаивал интересы империи. Касаемо себя выторговал лишь право для своих купцов на торговлю в портах халифата и ежегодно отправлять в Багдад один караван с товарами. Причем он не настаивал на беспошлинной торговле, хотя и мог надавить. Напротив, его требования были к вящей выгоде обеих сторон.

От Венеции Романов также хотел малого. Просто номинального признания его гражданином Венеции и права торговать на тех же условиях, что и они. Два месяца, отпущенные им, миновали. Желаемого ответа он не получил. Что было вполне ожидаемо. И Кавальканти со дня на день ожидал дурных вестей.

– Я вообще не понимаю, о чем ты думал, когда писал это послание, – продолжал меж тем Франческо.

– Я думал об интересах Венеции, – ответил Антонио, приглашая друга сесть в крытую повозку.

– А как результат, навредил себе. Не удивлюсь, если со следующим караваном прибудет приказ на твой арест.

– Признаться, меня удивляет, что этого приказа нет у тебя, – хмыкнул Кавальканти, давая знать вознице, чтобы он трогал.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Ты понимаешь, чем это тебе грозит?

– Еще две недели назад я мог бы переживать по этому поводу. Теперь же мне волноваться незачем. Самая быстрая галера не сумеет меня доставить в Венецию раньше, чем туда дойдут дурные вести. Романов не тот человек, с которым можно не считаться.

– Наш флот – сильнейший на Средиземноморье.

– Спорное утверждение, с которым не согласятся арабы, ромеи, норманны, генуэзцы и пизанцы.

– Ну, Генуя и Пиза… – начал было возражать Франческо.

– Первые уже не раз заявляли о себе, вторых следовало бы задавить в зародыше, пока они еще не успели окрепнуть, – оборвал его Антонио. – Но сейчас не об этом. Очень скоро потери Венеции от нападений Романова станут столь болезненными, что Венеция трижды пожалеет об отказе в запрашиваемой им малости. Он уже показал, что способен топить купеческие корабли, не заботясь о добыче. А эти пушки предоставляют Романову неоспоримое преимущество.