Наталья Крамаренко - Дело 581-14/ОДЧ Опасно для человечества. Книга 2

– Почему?

– Пока мы были не в красной зоне, мы могли действовать, и к нам успевала подойти подмога. Красная зона – это зона высокого риска, когда вы не знаете, что там.

– Логично.

– А потом… Индикаторы то уходили в красную зону, то спускались в оранжевую, а нам стало тошно. Сначала тошно, потом начали всякие ужасы мерещиться. Я-то быстро понял, пошло в красную зону, жди атаки адептов и ужастики в голове.

– Вы так легко говорите, «ужастик в голове»?

– Именно что говорю. Но это на самом деле были цветочки по сравнению с тем, что произошло потом.

– Погодите, вы сказали, что галлюцинации начались при функционирующем мнемоблоке?

– Именно так, только это не галлюцинации были, это образы. Они возникали в голове картинками, иногда яркими, иногда нет, иногда вообще как призраки. Мы с ними справлялись, потому что мы солдаты, знаем, почему мы тут и что мы правы. Мне кажется, Око пыталось внушить нам, что мы должны встать на его сторону, чтобы с нами, нашими друзьями и близкими ничего не случилось.

– А вы?

– «МУКБОП стоит на страже Человечества и Терры в частности. Группа «Снежный Барс» формируется из лучших солдат ВКС Терры, которые готовы пожертвовать своими жизнями ради Терры и Человечества. Боец группы «Снежный Барс» клянётся выполнить поставленную задачу живым или мёртвым, невзирая ни на какие угрозы и трудности, возникающие на этом пути. Если для выполнения поставленной задачи он должен умереть, он умрёт, ибо знает, его смерть не будет напрасна и послужит Терре и Человечеству».

– Так точно, сержант-функционер. Но продолжайте.

– Поняв, что такими штуками нас не пронять, это… то, что нас атаковало, сменило тактику. Нас накрыло волной депрессии и безысходности. Больше не было картинок, каких-то внушаемых мыслей, льстивых слов. Чистая депрессия, даже нападения практически не случались. А когда случались… депрессия была невыносимой, мы были практически не способны что-либо делать, хотелось умереть…

Примечание: Допрашиваемый вывел на монитор кадры записи, где один из бойцов поднимается и бежит к нескольким нападающим, после чего совершает самоподрыв. Отмечается сильный эмоциональный всплеск допрашиваемого на пограничных значениях пси-потенциала. Могу предположить, что допрашиваемый имеет потенциал по верхнему пределу нормы и в случаях сильного эмоционального взрыва способен производить полноценное воздействие в рамках потенциала.

– Уж не знаю, что тогда сделал Карл, но меня такая злость разобрала, что я не только помощь сумел вызвать и предупредить всех снаружи, но и влупил из чего только мог по дыре, откуда эти гады выползли. Потом снова обрушился депресняк, я даже решил, что если кто полезет, то следующим пойду я.

– А почему? У вас же было оружие!

– Лучше умереть, чем жить так.

– Потом?

– Потом… Потом стало страшно, но страх разгонял эту ужасную вселенскую тоску. Я даже перевернулся и взял оружие наизготовку. Умирать расхотелось, а вот продать подороже свою жизнь – это можно. Сначала пришёл страх, а потом что-то изменилось и нас накрыло какой-то… Ну, не знаю, теплотой, что ли…

– Вам стало жарко?

– Да нет. Теплотой в плане заботы, даже нежности, что ли. Тут как раз и появились тиранцы и наши спасатели. Моим ребятам совсем плохо было. На мне-то и броня командирская, и мнемоблок не как у всех… Кстати спасибо вам за эти штуки, цены им нет.

– Это верно. Цены им нет, особенно вашим. Так что тиранцы?

– Впереди шла девчонка мелкая… Мы, когда их в первый раз увидели, всё посмеивались. Сопля соплей, красивая и стройненькая, но у нас свои критерии, знаете ли. Если девка рукой стену в два кирпича не пробивает в простой броньке, то не подходит. Так вот, одна вся в чёрном, вторая в стандартной броне, но тоже как первая. Соплячка, в смысле. И с ними пехотинец, их прикрывал. Во-от… вот это ощущение страха, про которое я говорил, исходило как раз от первой, чёрной девахи. А защищала нас вторая.

– Как вы это поняли?

– Не знаю. Просто… Это ощущение, вы же именно это от меня хотите?

– Верно. Вопрос снят. Что потом?

– Меня последним уносили, да я и сам пошёл бы. Тут я и заметил… Тиранцы остановились, первая руку подняла. Постояли, о чём говорили, не знаю, а потом… потом мы галопом понеслись. Нам до тиранцев метров сорок было по залу… Мы бы не успели вытащить их и вернуться. А они не могли не услышать команды на эвакуацию… Я так понимаю, они приняли решение идти вперёд.

– Вы пытались их остановить?

– Я – да. Но меня отключили и вынесли.

Хелен

Удар был такой силы, что на миг показалось, будто под головой не мягкие маты, а голый бетонный пол. Нахлынуло чувство: всё вернулось назад, а несколько лет свободы – просто их очередная злая шутка. Мгновение, всего одно мгновение, но она задохнулась от ужаса. Рывком села, прижала руку к груди, пытаясь усмирить дикими толчками колотящееся сердце. Глупый бессмысленный жест, если разобраться…

Стоп. Это Око. Остатки воздействия той твари. Эхо, отголосок… Всё хорошо. Она не вернётся туда . Вопрос решён. Откуда же этот страх – вернее, ужас? Такой, что она – она! – готова метаться, кричать и плакать?

Это не Око. Это она успела уловить то, что чувствовала Найка в последние мгновения перед тем, как контакт был разорван. Раскатистый гул взрывов отовсюду, резкие удары по голове, по плечам – это рушатся обломки перекрытия… И такое уже было, было…

Васька успел крикнуть «Камни!». Только поздно. Кажется, она вопреки всем правилам собралась посмотреть наверх и просить «Где?»… А потом была только уходящая из-под ног земля и гул, смешанный с треском и хрустом. Наверное, так ломаются кости мироздания…

Боль, дикая, нестерпимая боль. Именно поэтому она и пришла в себя. Света нет, только отдельные лучики пробиваются сквозь завал, а в них висит, медленно оседая, каменная пыль. Злая шутка судьбы: камни легли так, что голова осталась почти невредимой, вот только пошевелить ею Лена не могла. Она могла моргать, облизывать пересохшие губы – и кричать. Рядом тоже кто-то хрипел и выл, и звуки не резали слух, а разрывали мозг, как будто передавались не по воздуху, как положено, а по камням, резонируя в сжатом и изуродованном теле, проникая по нервам в голову. Она плакала, звала на помощь, и кто-то – она не могла узнать голос – тоже кричал «Помогите, кто-нибудь!», а кто-то, кажется, всё тот же Васька, пытался их подбодрить, говорил, что их обязательно найдут. И вроде кто-то ещё отзывался. А потом голоса друзей начали замолкать, один за другим.

Боль стала чем-то привычным, незаметным, наступила тишина. Только время от времени раздавался треск и хруст. Это успокаивалась, оседая, порода, доламывались стволы не то сосен, не то ёлок. И кости. Природе всё равно… Лена уже не ощущала тела, вокруг были только холод, страх и темнота, которую не могли развеять даже тонкие лучи света. Отчаяние причудливо сменялось надеждой: их найдут, обязательно найдут! Но потом холодный здравый смысл безжалостно напоминал: они, конечно, зарегистрировали маршрут в КСС [4] Контрольно-спасательная служба , но сейчас-то просто пошли в радиалку [5] В походе – т. н. радиальный выход: от базового лагеря в сторону, обычно чтобы посмотреть на какую-нибудь природную достопримечательность или красивое место. Перевал, озеро, пещеру и т. д. , которую ни с кем не согласовывали. Пошли всей группой, хоть это и было против правил. Но что может случиться с опытными туристами и альпинистами в этих, с позволения сказать, горах? И под завалом оказались все, и некому поднять тревогу. Спасатели начнут их искать не раньше, чем через полторы недели. Обнаружат пустой лагерь и нетронутые вещи. Колька, само собой, поднимет ребят, и их найдут, но будет уже поздно. А, может, и не найдут, и тогда одной легендой Сейдозера станет больше…