Харитон Мамбурин - Упрямый доходяга

— Скажу тебе один раз и то лишь потому, что не хочу терять няньку для дочки и уборщицу говна для шкрасса, — процедил я, — Я, Магнус Криггс, не собираюсь ни при каких обстоятельствах вступать в отношения или половые сношения с Нимеей Хиггс! У меня и мысли подобной не было! Ясно?

— Что, некрасивая? — совершенно непоследовательно спросила Злюка.

— А это тут причем? — искренне удивился я, — Красивая, только получить то, что хочет получить мужчина от женщины можно куда более легким путем. Я в Купели и мяукнуть не успел, как оприходовали. К общему удовольствию. Так зачем мне головная боль от юной девицы с мечтами в голове?

— Кобель, — в словах Пенелопы отвращение и облегчение сплелись в гнусном, но по-своему обворожительном танце, — Мерзкий расчетливый кобель.

Ответить на гадкую инсинуацию я не успел. Нашу увлекательную беседу прервал всхлип, причем не простой, а сдвоенный. Медленно повернув со Злюкой головы, мы убедились, что нашу беседу подслушивали, причем аж двое. Что у Нимеи, что у Эльмы лица были красные, скривившиеся, некрасивые. В слезах и соплях.

Вот жеж… она должна была провожать дочь в школу, а мы как раз на нужной дороге.

Что девчонка, что фермерша тут же драпанули от нас, как от огня инквизиции, глухо рыдая по дороге, покачиваясь и цепляясь друг за друга руками. Просто прелестно.

— «Головная боль от юной девицы с мечтами в голове», — закатив глаза продекламировала Кайзенхерц, — Да ты, Магнус, уже опытный, оказывается. У тебя уже…

— Да, да… — досадливо признал я, — Эльма чуть не подбила помощника мэра вместо документа о удочерении составить свидетельство о браке. Теперь понимаешь?

— Ну, теперь мне определенно легче, — пожала плечами Злюка, ехидно улыбаясь, — А вот тебе — вряд ли.

— Справлюсь, — решил закруглиться я, доставая сложенную карту Хайкорта, — А теперь, подруга дней моих суровых, покажи мне поместья Энно, Галатури и Эйвибсов. Без вопросов только, моё терпение на нуле…

Добраться на шкрассе до поместья Эвибсов мне помешали обстоятельства в виде тяжелой винтовочной пули, попавшей мне в плечо через пять минут после того, как я покинул Пятно. Сильный удар швырнул меня с кота, закручивая по часовой стрелке и роняя в пыль безобидным мешком кожи и костей. Единственное, что я мог делать до тех пор, пока ко мне не подъехала какая-то фигура на лошади — это хватать ртом воздух, в шоке держась за размозжённое плечо. Или… его остатки. Прошедшая навылет пуля едва не оторвала мне левую руку, болтавшуюся сейчас на лохмотьях мышц, кожи и рубашки.

Боли не было, но я знал, что это из-за шока. Скоро она придёт. Старые недобрые деньки из моих приключений вне Незервилля хорошо подготовили к подобному, хоть и недостаточно для того, чтобы я молодецки выхватил свой пистолет, ловко убив того, кто меня подстрелил. Наоборот, совершенно растерянный и точно еще что-то себе сломавший, я судорожно дышал, глядя на приближающегося. Небольшого роста, закутанный с ног до головы в толстую потертую кожу, лицо замотано тряпками, а на голове широкополая шляпа.

Только вот под её козырьком два пылающих желтым глаза, а сама фигура светится совершенно другим цветом. Мне не нужно было видеть лицо, чтобы узнать стрелка.

Целестия Теттершайн, милая и хрупкая желтоглазая, неведомо с чего таившая на меня большой зуб, поставила мне ногу на грудь, откидывая меня на спину, а заодно целясь в лицо из револьвера. Болтавшаяся у немертвой на спине винтовка, бывшая по отношению к её скромным пропорциям как весло, для такой дистанции не годилась.

— Магнус Криггс, — глухо проскрежетала констебль, — Ты сейчас сдохнешь!

Я испуганно дернулся, отталкиваясь от земли локтем. Сил хватило протащить собственное тело, а заодно чуть не посадить психованную бабу на шпагат. Выругавшись по-черному, она засандалила мне тычок каблуком в солнечное сплетение, от чего мне, с уже охваченной жгучей болью рукой, стало совсем тошно. Недалеко ржанула лошадь, на которой меня, очевидно, и догнали.

— Тебя предупредили, ублюдок! — каблук снова вдавился мне в туловище, желтые глаза сверлили мое лицо с нескрываемой злобой, — Тебе ясно сказали, выскочка — прекрати, иначе пожалеешь! Решил продолжить? Счел себя бессмертным?!

— Убьешь меня — засуетится не только Ахиол, но и Основатели.

Злоба в Целестии тут же сменилась мощной вспышкой страха. Такого я раньше не видел, обычно страх и агрессия могли мешаться в разумном в самые разные коктейли, но тут страх у эмоциональной нежити оказался куда сильнее, чем испытываемая ей до этого ярость. Женщина отступила на пару шагов, опуская ствол. Я решил развить успех, пока еще есть шанс прекратить кровотечение из руки. Хлестало сильно, так, что я даже не удивился, что не включился «боевой режим» — не пережил бы его действия.

— Ты ведь боишься, Целестия, — продолжил я, кривясь от боли, — Не за себя. За Купель. За Баунда… и за Купель, так?

— Заткнись!! — на меня вновь был наведен револьвер. Теперь страх и агрессия играли свою переменчивую симфонию в теле нежити более-менее равномерно, — Ты ничего не знаешь! Ни о ком ничего не знаешь!!

— Так расскажи, — забросил я пробный камень, — Дай только перетянуть рану, и я тебя выслушаю…

Сегодня прямо день неуравновешенных безумных женщин, движимых эмоциями, домыслами и глупостью.

Пришедшая мысль заставила улыбнуться, что вызвало неожиданные последствия. В меня выстрелили. Пули в револьвере Целестии оказались не менее тяжелыми, чем в ее чудовищном ружье, локоть повторил судьбу плеча точь-в-точь. Хорошо, что на той же руке. Тем не менее, женщина не промахнулась. Тоже придя к какому-то выводу, она подошла, а затем нагнулась, выдирая пистолеты из кобур. Потом выпрямилась, всаживая по пуле мне ниже колен. От этого я уже не сдержался, завыв от жуткой боли раздробленных костей и порванных нервов. На мои вопли она внимания не обращала — убрав оружие, Целестия сноровисто перевязывала мне раны обрывками моей рубашки, да и часть своего тряпья, что была подсунута под тяжелый плащ, тоже пошла в дело.

— Ты прав, я расскажу, — пыхтела она, затягивая раны потуже, — Но бегать по Хайкорту ты у нас не будешь. Полежишь, отдохнешь, пока все кончится…

Присев на корточки, она ждала, когда я приду в себя. Это получилось далеко не сразу, но Целестия, видимо, взяла себе выходной — время едва приблизилось к полудню, но нежить никуда не торопилась. Наоборот, даже оказала дополнительную заботу, подведя ко мне коня и сняв с него баклагу воды. Напоив меня, продолжила ждать. Впрочем, у нее, как у всех малогабаритных существ, терпение не было добродетелью.

— Ну скоро ты там оклемаешься, кид? — нетерпеливо прикрикнула она спустя минут пять.