Виктор Крыс - Механикус практикус [СИ]

− Последний остался, — проговорил Ванька, когда мы зарядили сорокапятку.

− Тащи его, — хмуро проговорил я.

Выстрел орудия вновь оглушил меня, а где-то в паре метров позади меня попал снаряд из танка, но я всё же подбил один из пары танков, что ровно шли в мою сторону.

− Ваня, бронебойный снаряд! Ваня! — кричал я, а когда оглянулся, увидел что в трех метрах от меня лежит тело парня, разорванное пополам, а к его груди был прижат снаряд. Ноги его были в метрах шести от тела, я молча взял снаряд с его груди, посмотрев в последний раз на лицо напарника, что не успел даже закрыть глаза.

Снаряд улетел точно в цель и еще один из танков запылал, я устало оперся на пушку, смотря как подо мной скапливается лужа крови. Это конец…

Щелчок в голове снова возвестил меня о том, что реальность вновь решила измениться до неузнаваемости.

Меня затрясли за плечи, я подумал, что это Ваня пытается меня разбудить, что он не умер, но когда я вновь открыл глаза то увидел вдалеке, на горизонте, синее море, сам я сидел на плетеном кресле-качалке, а за руку меня трясла маленькая девочка.

− Братик Джо, очнись, братик Джо! — кричала она, а я не мог выговорить ни слова.

− Тера, не тряси его. — послышался за моей спиной строгий голос Кенса.

− Но брат говорил, что не бросит меня. — Слезы брызнули из глаз черноволосой девочки в сером платьице. — Он обещал, клятвенно, он обещал не бросать меня. Он выздоровеет!

− Такое иногда бывает, Тера. Не все переживают плен моря, — тихо проговорил мужской, легко узнаваемый, хриплый голос, и я увидел, как Кенс подходит к девочке, что называла меня братом. — Боюсь, он уже не вернется, Тера, его разум остался там, в океане, бродить по морским волнам.

Этот высокий, покрытый татуировками, седой мужчина в серой одежде взял на руки Теру, и успокаивающе улыбнулся ей. Девочка же уткнулась ему в плечо и тихо, беззвучно заплакала, как могут только дети, чисто и от всего сердца. Ладонь Кенса гладила голову девочки, и тут меня пронзила мысль. Да, тело не слушается меня, но язык пусть лишь слегка, но ворочался. И это не чужая девочка, если она зовет меня братом, то значит это моя сестра!

− М, тхх, т! — Меня трясло, я вцепился в подлокотники кресла пальцами, я мычал что было сил, но все никак не мог произнести хотя-бы одно слово. — Т… врйт… кх те!

− Он хочет нам что-то сказать? — удивленно проговорил Кенс и его шрам на лице искривился, а татуировки словно задвигались по его телу. — Давай, сынок, скажи, ну же!

− Джо! — воскликнула девочка, спрыгнув с рук Кенса, и подбежала ко мне.

− Т… те… Тера! — Я даже приподнялся с кресла от переизбытка чувств и оперся на свои слабые ноги, и язык наконец мне подчинился.

— Тера, я вернулся!

Ручки маленькой девочки потянулись ко мне, а в моих глазах вдруг все потемнело. Я увидел, как пугается Тера, как искривляется лицо Кенса и почувствовал как из носа потекло что-то горячее. Я вытер свой нос, увидел как кровь стекает по руке и начал падать.

Когда я вновь открыл глаза, уже наступила ночь, и в эту ночь ко мне пришли они…

− Нет! — вынырнув из воспоминаний, вскрикнул я и вновь посмотрел на себя в зеркале, а затем на свечу в своих руках. − Только не этой ночью, о них я подумаю завтра.

Окунуться обратно в воспоминания было сложно, страх опять сжал мое сердце, но я все же смог начать пролистывать свою скудную память вновь, но уже не так подробно.

Восстановление было тяжелым, но директор приюта для осиротевших детей хорошо ко мне относился и помогал чем мог. Его приют в небольшом портовом городе принимал под свою крышу детей моряков, что сгинули в бескрайнем море. Существовал этот приют благодаря пожертвованиям торговых морских компаний и капитанов кораблей. Здесь нашли себе дом не только дети, но и женщины, их мамы, практически бесплатно. Пока не найдут нового мужа или не встанут на ноги чтобы не зависеть от приюта и не стать нищей просящей или самой дешевой портовой шлюхой. Но случалось и так, что вдовы оставались не только без мужей, но и детей. Хвори и болезни не редкость, особенно для маленьких детей, и, как бы это не звучало страшно, но у вдов был выход. Редкий год в приюте проходил без того, чтобы обезумевшая от утери женщина не сбросилась бы со скалы.

Для всех сирот и вдов, что потеряли всё, были открыты двери дома Кенса. Доктора, пирата, убийцы и, как он сам любил говорить, «путешественника, которому приют нужен больше, чем детям, которых он опекает».

Но этот старый, по годам, но не по внешности директор приюта, не был никогда простым путешественником. Однажды я спросил у него что означает слово чистильщик. Кенс усмехнулся и, сев на кресло-качалку, посмотрел вдаль моря и начал свой неспешный рассказ. Он удовлетворил мое любопытство, и рассказал не как ребенку, а как тому, что должен знать о существовании убийц, что могут оборвать жизнь кланового. Он сам был ничейным ребёнком с первых его воспоминаний, нищий, никому не нужный в портовом городе. В самом начале он был карманником, потом грабителем, а когда ему загрозила виселица и на руках зазвенели кандалы ему предложили вступить в отряд зачистки от особо опасных воинов, как на поле боя, так и в городах. В таких отрядах на пенсию уходят через три года, так как больше мало кто может выжить, юнцы же в большинстве своем умирают на первой же чистке. Кенс тридцать лет был чистильщиком и двадцать из них он сам и был тем отрядом. Один воин и есть отряд, и он убивал клановых, самых опасных существ в этом мире. Но пять лет назад он отошел от дел, купил дом подальше от своей страны и создал приют. Он еще сорок лет назад сам с собой заключил пари, что если провалит хотя бы одно задание по ликвидации, но сможет выжить, то уйдет на пенсию. И долгие годы, хитростью, меткостью, смелостью, и даже явной отмороженностью он всегда выполнял задания. Пока однажды не провалил простой заказ, и причиной провала была девушка, имени которой он не знал, тогда она лишь сказала что из клана Камор. И пощадила его, показав тем что ему явно пора на пенсию, он слишком стар, для не кланового, простого человека. Его время на поле битвы прошло и на следующий день легенда чистильщиков ушел на покой. И в тот вечер после рассказа Кенс не сказал больше ни единого слова, поглощенный своими мыслями, вглядываясь в сине зеленые дали моря, до самого утра оставшись на кресле качалке на веранде.

Кенс не был добряком, он был строг как к себе, так и окружающим, заставлял меня бегать голыми ногами по берегу моря и каждый день растягивал мое тело, заставляя все суставы хрустеть и плавиться от боли, но не смотря на боль мне нравился этот чистильщик на пенсии. Он рассказывал мне о тех вещах, о которых не знали другие дети, к тому же это именно он поставил в моих документах фамилию Камора, но когда я заговорил с ним на эту тему он лишь ухмыльнулся, сказав, что я так и не понял, даже после двух месяцев до сих пор.