Степан Кирнос - Падение ангелов

— Что ж, это те истории жизни, о которых мне говорить не хотелось бы, господин Мастер-защитник Фемистокл, — голос Андронника стал ещё холоднее и железнее. — А теперь позвольте мне откланяться… я аудиосенсорами уловил, что вот минут пять у вас возле дверей топчется человек и ждёт вашего приёма.

— Хорошо, — сел за кресло мужчина. — Позови его, а сам… ступай.

Киберарий покинул комнату и его место занял другой человек, вид которого вызывает удрученное стояние на душе. На два размера больше тёмная мрачная кофта стоячим воротником упирается в щетину. На лице, которое похоже на маску человека, лившегося всего, в глазах, которые смотрят на мир потухшим взглядом обречённости и ненависти, можно прочесть сказ о самой великой потере, которую может понести человек. Грязные брюки уходят в потёртые, покрытые тонким слоем пыли сапоги, видимо давно не чищенные и не мытые. Фемистокл бросил взгляд на ладони мужчины, когда те легли на бока кресла и заприметил лёгкую дрожь, а комната наполнилась практически не распознаваемыми нотками перегара.

— Господин Герцог Доуху Рэ, вы просили у меня аудиенции… так вот, что же вы хотите у меня попросить? — строго спросил Фемистокл.

Вместо ответа сначала Мастер-защитник испытал на себе сверлящий взгляд, полный немой благодарности, перемешанный одновременно с непониманием и подавленной злобой. Сложив на груди дрожащие руки, герцог сохранял ещё пару десятков секунд молчание, прежде чем заговорил:

— Господин Фемистокл, я вам благодарен, что вы тогда пришли ко мне на помощь, — несмотря на поставленную речь, в ней ощущается дрожь. — Вы тогда спасли меня…

— Ох, — слащавая легла на губы Фемистокла. — Не нужно, в самом деле, я всё понимаю и сожалею вашей… утрате. Но я хотел бы вам предложить отвлечься от проблемы.

— Забуха… простите, я не должен был так говорить. Я имел в виду то, что обильными возлияниями нельзя исправить ситуацию.

— Не-е-ет, — затянул Мастер-защитник. — Я хотел вам предложить одну работу, но перед этим я хотел бы у вас узнать одну незначительную вещь… совершенно формально — как вы относитесь к Рейху и Канцлеру?

— А к чему такой вопрос? — голос герцога обрёл ясность. — Такие вопросы обычно задают каратели Императора.

— Нет, что вы… я не из тех слуг Канцлера, которые готовы всех порвать за свои воззрения, совершенно нет. Я всего лишь тот его скромный слуга, который выполняет мелкую работу, — Фемистокл приостановился и таинственно продолжил, — и храню секреты и слова, которые мне удалось услышать. Можете быть полностью спокойны насчёт конфиденциальности, ибо всё что я услышал, мгновенно умирает во мне.

— Что ж, если я могу вам доверять… если всё останется в этой комнате…

— Всенепременно. Всё, что я услышу от вас тут, уйдёт со мной в могилу. Вы же знаете, что мне можно доверять, — давит Фемистокл на Доуху.

— Рейх… Канцлер… вот что мне о них говорить? Что мне говорить о тех, кто предал моего сына? Кто скинул бомбы на его голову? Простите, но мне трудно хорошо относиться к тем, кто сбрасывает бомбы на головы своих же солдат.

— Так-так, можно подробнее.

— Рейх… раньше я в нём видел великую идею объединения, ради которой я предал Венецию, но теперь, так где сиял свет, мне видна одна лишь тьма. Нас — аристократов славного города поставили на службу Империи, а детей убивают, — голос герцога стал ожесточённее.

— То есть вы хотите сказать, что Рейх не оправдал ваших идеалов? Вы ждали одного от Империи и её Канцлера, а получили другое?

— Скажите, у вас дети есть? Скажите, вы когда-нибудь воспитывали сына, растили его, кормили и женили, чтобы потом, в один момент он стал жертвенным агнцем на алтаре мимолётной победы Рейха в локальной битве? — обречённо и опечаленно твердит мужчина, уставив поникший взгляд в пол. — Скажите, вы когда-нибудь сообщали жене сына, по сути, своей «дочери», то, что её муж больше никогда не вернётся? Вы видели слёзы на её лице? Вы когда-нибудь понимали то, что внук ваш будет расти без отца?

— Нет, — был дан холодный ответ. — Мне это не известно, но могу заверить вас, что Рейху это может обойтись дорого.

— Всего лишь слова, — обронил печальную фразу Доуху. — Что мы можем против имперского механизма Рейха? Что мы, обычные люди, против его Орденов, флотов и авиации?

— Господин герцог, вы помышляете о мести Рейху?

— Я… я, — растерялся мужчина, когда понял, что его поддели. — Я неправильно выразился, господин Фемистокл. Я хотел сказать совершенно иное, что мы всего лишь слуги Императора, свято чтущие его волю.

— Ой, не отнекивайтесь, ибо ваше состояние и вашу боль можно понять. Поверьте, я сам выступаю среди тех сил, которые выступают за обновление Рейха, и вы можете мне доверять.

— Изменение Рейха? — удивился герцог. — Не одному ли Канцлеру отдали на волю всё преобразование? Не один ли Канцлер волен всё менять?

— Скажем так, иногда приходится идти на определённый риск, чтобы принести людям благость и силы тайного изменения, такие которые представляю я, всегда должны держаться в тени.

— Силы тайного изменения… секунду! — Доуху приложил руку к подбородку. — В Аргосе и Новой Спарте, в Афинах и Коринфе, от Крита и до Эпира всё твердят про изменения… федерализацию и автономии. Я до сих пор не могу понять, почему Рейх на это никак не реагирует, почему он молчит, но скажите, не эти ли силы вы представляете?

— Мои интересы, можно сказать, равны интересам тех сил.

— Хм, — на измученном лице герцога появилась слабая, словно бы рождённая через боль улыбка. — Вы же понимаете, что ваши слова — это государственная измена? Рейх и Канцлер не терпят дерзновений в виде изменений. Да и вас сам Канцлер поставил едва ли не как сопровителя, только на Балканах… да у вас же полномочий по договору едва ли не как у Генерал-губернатора, вы же не только Мастер-защитник, но и Гарант Соглашения, уполномоченный императором на…

— Я вам могу сказать то же самое, — прервал его Фемистокл. — Да, он поставил меня над Балканами, и только поэтому я хочу для них только блага. Моя воля, мои знания, моё могущество, — стал самодовольно перечислять свои качества Фемистокл, — приведут нас к истинному процветанию. Вообще перед Канцлером любое слово, которое ложится поперёк его горла — государственная измена и не судить же всех нас за наши безобидные слова о преобразованиях, — язвительно усмехнулся Фемистокл.

— Так что же вы хотите сделать с этим регионом? Каковы ваши идеи?

— Знаете, сначала я воздам хвалу всем героям, погибшим на Крите. Мне, как Мастеру-защитнику Аттики — это сделать можно. Поставим столы, устроим дневной траур и письма отправим другим городам, чтобы они устроили щедрые тризны по усопшим.