Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Нет.

И отец Ярви сколол края повязки булавкой и положил высохшую руку ему на плечо.

— Ты сражался с кораблем. И выиграл. Положи это под язык.

И он сунул Бранду в рот сухой листик.

— Поможет от боли.

— Развязался. Узел развязался, — сказал Доздувой и заморгал: в руке он все так же сжимал разлохмаченный конец своего каната. — Что за злая удача?

— Такая злая удача преследует людей, которые не проверяют, крепко ли завязаны узлы, — зло покосился на него отец Ярви. — Сафрит, подготовь в повозке место для Бранда. Колл, поедешь с ним. Смотри, не давай ему больше геройствовать.

Сафрит быстро соорудила постель из спальных одеял. Бранд попытался было сказать, что он вполне может идти, но все видели — нет, не может.

— Так! А ну ложись! Лежи и сопи в две дырки! — гаркнула она, наставив на него палец.

Ну и как тут возражать? Колл уселся рядом на бочонок, и повозка тронулась под гору, подскакивая на ухабах. Бранд морщился при каждом толчке.

— Ты спас мне жизнь, — пробормотал паренек после недолгого молчания.

— Ты быстрый. Ты бы успел выбраться.

— Нет. Не успел бы. Передо мной уже Последняя дверь открылась. Так что позволь мне, по крайней мере, поблагодарить тебя.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

— Ну хорошо, — наконец сказал Бранд. — Ты меня поблагодарил. И вот я теперь лежу поблагодаренный.

— Как тебе удалось стать таким сильным?

— Ну… я ж работал. В порту. На веслах сидел. В кузне молотом махал.

— Ты кузнечил?

— Я работал в кузнице женщины по имени Гейден. Она унаследовала кузницу от мужа, как овдовела. Оказалось, что кузнец из нее гораздо лучше, чем из покойного…

И Бранду разом припомнились и тяжесть молота в руке, и звон наковальни, и жар от углей. Оказывается, он скучал по всему этому…

— Хорошее это дело — железо ковать. Честное.

— А ты почему от нее ушел?

— Я всегда хотел стать воином. Чтоб в песни попасть. И на ладье в поход отправиться.

И Бранд посмотрел, как ссорятся Одда с Доздувоем, оба согнутые под весом корабля, и как хмурится, глядя на обоих, Фрор. И улыбнулся.

— Я, конечно, надеялся на команду поблагороднее, но что поделать, семью не выбирают.

Боль уменьшилась, а листочек отца Ярви, похоже, развязал ему язык.

— Мать умерла, когда я был маленький. Сказала, что нужно творить добро. А отец не хотел, чтоб я с ним жил.

— А мой отец умер, — сказал Колл. — Давно уж.

— Ну что, теперь у тебя есть отец Ярви. И все эти братья!

И Бранд поймал взгляд Колючки. Она заметила это, нахмурилась и отвернулась к деревьям.

— Ну и Колючка тебе теперь сестра, вот.

Колл ухмыльнулся:

— Сомневаюсь, что это удача.

— А с удачей завсегда так. А Колючка… она, конечно, та еще зараза, но помяни мое слово — она голову сложит за любого из нас.

— Да уж, ей нравится драться.

— Да уж.

Колеса заскрипели, повозку тряхнуло, все заорали друг на друга — держи, тяни, словом, все как обычно. Тогда Колл тихо спросил:

— Выходит, ты… брат мне?

— Ну это… выходит, что да. Если тебе подойдет такой брат-то…

— Да ты на меня посмотри — из меня тоже брат тот еще…

И парнишка пожал плечами — мол, тоже мне, ерунда какая.

Но Бранду почему-то показалось — нет, не ерунда. И что все это очень, очень важно.

Они дернули в последний раз, и «Южный Ветер» соскользнул в бурные воды Запретной. Все сипло заорали от радости.

— Рехнуться можно, мы сделали это! — крикнул Бранд, не веря глазам своим. — Ведь правда ж дошли, а?!

— Ну да. Можешь потом внукам рассказывать: я протащил корабль через Верхние волоки.

И Ральф обтер пот со лба здоровенной ручищей.

— А теперь — на весла! — заорал он, кладя конец веселью. — Грузимся, и ходу! До заката еще несколько миль пройдем!

— Подымайся, лодырь!

И Доздувой снял Бранда с повозки, как перышко, и поставил на ноги. Ноги держали некрепко.

Отец Ярви поговорил с главным возницей на каком-то странном языке, а потом оба они расхохотались и обнялись.

— Что он сказал? — спросил Бранд.

— Берегитесь коневодов, — ответил отец Ярви, — ибо они дикари, безжалостные и кровожадные.

Колючка покосилась на волов, которых наконец-то распрягли.

— И что смешного?

— А я спросил его, что он говорит коневодам, когда тащит их груз.

— И?

— Берегитесь Людей с Кораблей, ибо они дикари, безжалостные и кровожадные.

— А кто такие Люди с Кораблей? — спросил Колл.

— Это мы, — ответил Бранд и, морщась от боли, полез на борт. — Это мы.

Болела каждая связка, и каждый сустав болел, и он, согнувшись как столетний старик, брел к своему месту на корме. Дойдя, он плюхнулся на рундук — Колючка как раз вовремя подставила его под задницу.

— Ты уверен, что сможешь грести?

— Не боись, не отстану, — пробормотал он в ответ, хотя даже разогнуться стоило героических усилий.

— Да ты и не поломанный-то от меня отставал, — фыркнула она.

— Смотри, как бы тебе не отстать от меня, зуборотая.

За их спинами стоял Ральф.

— Пойдешь на мое место, парень.

— Куда это?

Ральф кивнул на рулевое весло:

— Сегодня у руля постоишь.

Бранд растерянно поморгал:

— Я?

— Ты заслужил, парень.

И Ральф хлопнул его по спине — да так, что Бранда пополам согнуло.

Застонав от боли, Бранд обернулся — одной рукой он придерживал рулевое весло. Все взгляды были обращены на него. Сафрит и Колл сидели рядом с грузом, Одда, Доздувой и Фрор — на веслах, отец Ярви стоял рядом со Скифр у деревянной фигуры голубки на носу, а за бортом широко текла на юг Запретная, а Матерь Солнце щедро заливала воду золотым светом.

Бранд широко улыбнулся:

— Хороший отсюда вид! Мне нравится!

— Смотри мне, а то к хорошему-то быстро привыкают, — усмехнулся Ральф.

И тут все начали бить ладонями, кулаками по веслам — раз, раз, колотить все разом. В знак уважения. В знак уважения к нему, Бранду. Который всю жизнь свою был никем.

— По правде говоря, ты там наверху, конечно, нефиговую штуку отмочил, — и даже Колючка почти улыбалась, а глаза ее блестели, и она тоже колотила по веслу. — Нефиговую, да!

И Бранд почувствовал, что его распирает от гордости. Такого с ним никогда еще не бывало. Сколько ж воды утекло с тех пор, как он остался стоять один-одинешенек на пустом морском берегу у стен Торлбю. Он не принес воинскую присягу, но все равно нашел себе ладью. И команду. Семью. Эх, видела б все это Рин! Он так и представил себе ее лицо, как она на это все смотрит. И тут же в носу захлюпало, и пришлось делать вид, что в глаз соринка попала. Вот теперь он пребывал в свете. Совершенно точно. Никаких сомнений. В свете — и никаких гвоздей.

— Эй вы, ленивые ублюдки, хватит стучать! — проорал он срывающимся от волнения голосом. — Весла в руки — и погребли!