Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Теофора никогда не делала то, что велено, — продолжал счастливо трепаться герцог, — но старую клячу уж поздно было учить ходить под седлом. Я искренне надеялся, что семнадцатилетнюю Императрицу я смогу водить под уздцы… — Тут он вздохнул. — Но некоторые пони просто не выносят уздечки. Они лягаются, кусаются и сбрасывают всадника! Лучше уж пустить их под нож, чем упасть на полном скаку. Трон унаследует твоя кузина Аста. — И он показал ровные зубы в улыбке. — Ей всего четыре года. Вот из этой женщины можно вылепить все что угодно!

В конце концов ему наскучили собственные излияния, и он лениво махнул двум своим людям:

— Давайте, кончайте с ними.

Колючка смотрела, как они приближаются. Один — здоровый, с переломанным, и явно не однажды, носом. Второй — рябой, на губах равнодушная такая улыбочка. Мечи не в ножнах, но и не подняты — а они уже на первой ступеньке. Впрочем, им можно простить некоторую самоуверенность. Но они настолько самоуверенны, что даже не ожидают, что она окажет им сопротивление.

А она окажет.

— Осторожней, ваша милость, — сказал ванстерец. — Она опасна.

— Я тебя умоляю, — фырнул герцог. — Это всего лишь девка. Я слышал, что вы, северяне, отличаетесь невероятным боевым духом и…

Мудрый ждет удобного момента, любил повторять отец Ярви. И никогда его не упускает. Носатый здоровяк поднялся еще на ступеньку и заморгал — свет факелов в беседке слепил его. Потом на его лице появилось выражение легкого удивления. Потому что Колючка подскочила к нему и вспорола горло фруктовым ножом.

Причем вспорола так, что кровь фонтаном забрызгала рябого, и тот вздрогнул и отшатнулся. Его замешательство длилось всего мгновение — но вполне достаточно для того, чтобы выхватить кинжал носатого из ножен на поясе. Тот еще пятился, когда она всадила его рябому под шлем — в тень над ключицей. Прямо по рукоять.

Колючка уперла сапог ему в грудь, рябой хрипло застонал. Она отпихнула его, сбрасывая с первой ступеньки. Тело обрушилось на двоих, шедших следом. Она подхватила его меч, обрезав ладонь о лезвие — но выдрала клинок из слабеющей руки и перехватила окровавленными пальцами за крестовину — как кинжал. Взвизгнула, ударила, лезвие скрипнуло по краю щита и вонзилось следующему солдату под челюсть, пробило насквозь голову и сшибло шлем.

Он рухнул с воплем, меж цапающих пальцев пузырилась кровь, — и упал прямо на герцога, который ахнул и отпихнул его в кусты. И уставился на темные капли на роскошной нагрудной пластине так, словно ему только что нанесли личное оскорбление.

Носатый, пошатываясь, отступал — и выглядел еще более удивленным. Он все пытался сомкнуть края раны на горле, но вся левая половина тела уже вымокла от крови. Колючка решила, что этого уже можно сбросить со счетов.

Так, она уделала троих — благодаря чистой удаче. Но у нее было преимущество неожиданного нападения — а теперь оно все вышло. Итак, все по-прежнему не радужно — одна против четверых.

— Черт, черт, черт! — заорал герцог, вытирая руки о свой запачканный кровью плащ. — Да убейте же их, черт вас задери!

Колючка попятилась, прячась за колонну слева как за щит, быстро переводя взгляд с одного врага на другого, — а они подступали, щиты, мечи и топоры наготове, в свете факелов холодная сталь и холодные глаза взблескивали красным. Она слышала, как за спиной поскуливает Виалина.

— Бранд! — заорала она на пределе легких. — Бранд!

А Бранд сидел и таращился на кувшин с водой и кубки, которые наверняка выставили на стол для гостей. Но трогать ничего не решался, хотя пить хотелось до смерти.

Может, это все для знатных гостей, не таких замухрышек, как он?

Он повел плечами, пытаясь отлепить рубашку от тела. Боги, как же здесь жарко и душно, особенно ночью. И он подошел к окну, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Лицо погладил теплый ветерок. Эх, почувствовать бы сейчас на лице соленый ветер Торлбю…

Интересно, что там сейчас Рин поделывает? И он поднял глаза к вечернему небу и помолился Отцу Миру о ее благополучии. Он так хотел стать воином, найти себе команду, обзавестись новой семьей, что забыл о своей настоящей семье. Да уж, вот он, мужчина, на которого можно положиться. Провалю любое дело, недорого. И он тяжело вздохнул.

И тут ему что-то послышалось. Словно бы кто-то позвал его по имени. Сначала подумал — помстилось, а потом — нет, точно, кто-то зовет! И голос, похоже, Колючкин! А они ж с ней в ссоре, так если зовет — значит, не без причины!

И он распахнул дверь — стражу позвать.

Но стражи не было. Коридор пуст. В конце — лестница. На лестнице темно. Ему послышалось что-то такое — дерутся, что ли, где? И на сердце разом стало неспокойно. Точно: лязг стали, крики — и снова кто-то выкрикнул его имя.

И он побежал.

Колючка схватила серебряное блюдо, фрукты разлетелись в стороны. Завизжала, пульнула его в ванстерца, но тот пригнулся, держа наготове здоровенный топор, и отступил в сторону — и блюдо отлетело от его плеча и укатилось в кусты.

На ветках бились и кричали растревоженные птички — бедные, беспомощные птички. И она — такая же беспомощная, зажатая между колоннами этой беседки, прямо как в клетке! А рядом с ванстерцем стояли еще двое — один высокий и поджарый, с хорошим таким замахом, с какого хошь расстояния достанет, а второй — крепыш-коротышка с толстой шеей. Герцог топтался у них за спиной, тыкая в сторону Колючки кинжалом и хрипло что-то выкрикивая. Может, он и умен, но вот только слишком привык, что все выходит по его.

— Ну что, нравится тебе по кровавым лужам шлепать? А, старый пердун?

И она выдрала из скобы факел, не обращая внимания на сыплющиеся на руку обжигающие искры.

Толстошеий бросился на нее, и она отбила его меч своим, сталь зазвенела, ударила, из его щита полетели щепки, отступила, пытаясь выгадать время, авось что-нибудь придумается, поскользнулась на рассыпавшихся фруктах и едва не упала на стол. Ее рубанули по ноге мечом — над коленом, левое бедро. Она заорала, поперхнулась криком — высокий выдернул клинок, готовясь нанести последний удар.

В бою тебя ранят, и даже если сильно — не снижай темп, не спотыкайся, не сомневайся. И она ткнула в высокого факелом, и он вовремя поднял щит и попятился вниз по ступеням, а красные уголья высыпались ему на спину, полетел пепел.

Она успела пригнуться, хотя не видела, как замахнулся толстошеий, меч просвистел мимо и врезался в ближайшую колонну, полетела мраморная крошка, тени задергались, мельтеша, уворачиваясь. Колючка ударила, но раненая нога не держала, и меч отскочил от латного оплечья и задержал его лишь на мгновение.

И она видела, как течет ее кровь, такая темная в свете факелов, и дорожка из брызг и капель тянется к самому острию клинка высокого. И она видела перекошенное от ярости лицо герцога. И она услышала, как что-то кричит, перегнувшись через перила, Императрица. Наверное, зовет на помощь, вот только помощь не шла. Толстошеий поставил правую ногу на верхнюю ступеньку, следил за ней, не отрывая холодного взгляда, поверх щита. Высокий пытался отряхнуть угли с загоревшегося плаща.