Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Это Рэйт. — Он, как обычно, произносил мало слов, да и те — очевидны.

Горм прикрыл глаза и стоял, вслушиваясь в отдаленные распевы жрецов Единого Бога.

— Вот настоящая музыка! Что еще так успокаивает по утрам, как не псалмы врага по погибшим?

— Может, арфа? — бросил Рэйт. — Я люблю слушать арфу.

Горм открыл глаза.

— Ты серьезно считаешь, будто шутки срастят сломанное тобою?

— Они не повредят, государь. Я хотел бы вас поздравить с помолвкой. — Хоть и трудно представить, от чьей бы помолвки он был в наименьшем восторге. — Скара будет королевой всему миру на зависть, а в приданое принесет с собой Тровенланд.

— Бесспорно, выигрыш высок. — Горм простер руку и взмахом обвел воинов, что со всех сторон окружали крепость. — Но перед тем, как я предъявлю на него права, остается одна ерундовинка — разбить здесь Верховного короля. Твоя неверность вынудила меня поставить все на изворотливость отца Ярви, взамен нашим с матерью Скейр планам замириться с праматерью Вексен.

Рэйт кинул взгляд на Рэкки, но брат не отрывал глаз от камней под ногами.

— Я и не думал…

— Я развел псов не для того, чтобы они думали. Я держу их ради послушания. Мне ни к чему беспородные шавки, которые не желают прибегать по свистку. Которые не рвут клыками, когда я велю рвать. Таким никудышным созданиям под моим кровом приюта нет. Я предупреждал тебя, когда разглядел в тебе зернышко жалости. Я предвидел: придет время — и ты им подавишься. Так и вышло. — Горм отвернулся, качая головой. — Столько ребят, готовых сто раз убить, только б оказаться на твоем месте — и угораздило же меня взять тебя!

— Одно расстройство, — добавил Сориорн и с прощальной ехидной усмешкой двинулся за хозяином.

Рэйт остался стоять в тишине. Было время, он выделял Гром-гиль-Горма среди прочих людей, восхищался им. За его силу. За безжалостность. Мечтал стать на него похожим.

— С трудом верится, что когда-то я боготворил этого козла.

— Вот здесь мы отличаемся, — протянул Рэкки. — Я-то всю жизнь его ненавидел. Тут, однако, другой расклад. Мне без него по-прежнему не обойтись. Что ты задумал провернуть?

— Ничего я не думал. — Рэйт насупился на брата. — Не так-то легко убивать того, кто не сделал тебе ничего плохого.

— Никто и не обещал, что будет легко.

— Ладно, все нетрудно, если не тебе этим заниматься. Я смотрю, ты у нас любитель серьезных дел, — отчеканил Рэйт, пытаясь понизить голос, а заодно опустить кулаки, — вот только делать их приходится мне!

— Ладно, значит, ты мне уже не помощник? — Рэкки ткнул пальцем в сторону Бейловой залы. — Раз выбрал эту сучку вместо родного…

— Не называй ее так! — рявкнул Рэйт, кулаки его набухли. — Я просто выбрал ее не убивать!

— И вот куда нас занесло. Вовремя ты решил помучиться совестью. — Рэкки повернул голову к могилам. — Буду молиться за тебя, братик.

Рэйт хмыкнул.

— Вспомни селян на границе. Как думаешь, они молились, когда мы явились в ночи? Молились, да так горячо, как только хватало сил!

— Ну и что?

— Молитвы не уберегли их от меня. С какой стати молитвы спасут меня от какого-нибудь другого подонка? — И Рэйт отправился вдоль стены, назад к Синему Дженнеру.

— Неприятности? — спросил старый налетчик.

— Выше крыши.

— Семья есть семья. Полагаю, рано или поздно брата ты переубедишь.

— Возможно. Правда, Крушитель Мечей не настолько уступчив.

— По нему заметно — уступать он не любит.

— Я с ним завязал. — Рэйт плюнул со стены. — И с собой завязал. С тем, кем я был.

— Тебе нравилось им быть?

— В то время — еще как. Хотя, сдается мне теперь, я был самым настоящим гадом. — Лицо той женщины не хотело его отпускать, и он проглотил ком и уставился на старые плиты под ногами. — Откуда люди узнают, что поступают правильно?

Дженнер устало пшикнул, сдувая щеки.

— Я полжизни прожил, делая все вкривь и вкось. Почти всю оставшуюся половину старался кривить хоть малость ровнее. Те пара-тройка раз, когда я действительно правильно поступал, удались, в основном, по случайности.

— А ты, среди всех моих знакомых, наверно, будешь… самый лучший человек.

Глаза Синего Дженнера выскочили на лоб:

— Ну, спасибо за похвалу. И как мне тебя жаль.

— И мне, и мне, старикашка. — Рэйт наблюдал, как по стану Яркого Йиллинга елозят маленькие фигурки. Бойцы выползали с постелей, собирались у костров, раскладывали завтрак. Может, где-то там старик с юнцом смотрят, задрав головы, на их стену и тоже мелют какую-то чушь.

— Как считаешь, сегодня они навалятся снова?

— Айе, и это меня почему-то странно тревожит.

— Лестницам ни за что не одолеть эти стены. До скончания века.

— Не одолеть, и Йиллинг знает об этом. Тогда зачем тратит силы впустую?

— Держать нас в страхе. Держать на взводе. Осада это или нет? Как-то же ему надо до нас добраться.

— Желательно так, чтоб горела звездой его слава. — Дженнер кивком указал на могилы. — Вы после битвы роете большие курганы для каждого ратника?

— В большинстве кучей сжигаем, но эти единобожьи поклонники чудно обходятся с покойниками.

— И зачем так близко к нашим стенам? От врага прячут боль. Потери не подсовывают под нос неприятелю, даже если они на тебе не сказываются.

Рэйт поднял руку и вытер с уха старую запекшуюся корку.

— Правильно понял, у тебе объяснение готово?

— Вижу, ты начал уважать мое мнение. — Дженнер вытянул подбородок и почесал шею. — Я тут сообразил, что, вполне вероятно, Йиллинг командует идти на штурм лишь для того, чтобы обзавестись телами для похорон.

— Он — что?

— Он поклоняется Смерти, ведь так? А людей у него полно — отстегнуть не жалко.

— На черта убивать людей, только ради того, чтоб похоронить?

— А чтоб мы думали, будто он ничем больше не занят. Но, чует моя шея, ночи напролет, всего лишь в выстреле из лука от самого неукрепленного участка, он роет не только могилы.

С минуту Рэйт пялился на него, потом на бурые горбы за стеною. По спине пронеслась холодная дрожь.

— Они прокладывают подкоп под стены.

Для мальчишки, которого против воли заставили возмужать, Колл насмотрелся на разные города. На суровый Вульсгард по весне и бурливый Калейв летней порой, на славный и мощный эльфьими стенами Скегенхаус и прекрасный Ялетофт, до того, как тот был предан огню. Он побывал в долгом путешествии по извилистой Священной, пересекал волоки и открытую степь, а под конец, раззявив очи, замирал от чудес Первограда, величайшего людского поселения на свете.

Рядом с эльфийскими руинами Строкома все они — ничтожная мелюзга.

Колл ступал, не отставая от Скифр и двух служителей, по черным дорогам, шириной с рыночную площадь Торлбю. Дороги то вгрызались в землю наполненными эхом туннелями, то громоздились одна над одной на могучих опорах из камня, сплетаясь в бредовые, исполинские узлы, а сверху разбитые глаза из стекла печально взирали на запустение. Искатели шли в безмолвии, каждый наедине с собственными тревогами. За судьбы мира, за тех, кого любит, за самого себя. На пути ничего живого. Ни травинки, ни птицы, не проползло ни жука. Лишь тишина и вековечный распад. Все вокруг, миля за милей, невероятные достижения прошлых эпох — ветшало, разлагалось в прах.