Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Спасибо богам! Что будет дальше?

Он улыбнулся, белозубо на зачерненной пеплом роже.

— Дальше они пойдут копать новый.

Тайные бойцы стягивались в крепость. Все измотанные. Некоторые не без потерь. Мать Ауд тут же бросилась помогать, рядом Рин присела на корточки с тяжелыми щипцами в руке и уже срезала окровавленную куртку с раны первого воина.

— Где Рэйт?

— Они с братом находились в туннеле, когда загорелось масло. — Невольник передал Горму воды, и великан принялся стирать с лица пепел.

У Скары перемкнуло горло, почти лишив ее способности к речи:

— Он мертв?

Горм сурово кивнул:

— Я научил его сражаться, убивать и умирать. И он применил сразу три своих умения.

— Только два, — тут же выпалила она. От прилива радости закружило голову.

Рэйт, волоча ноги, выполз из тени. На голове его запеклась грязь, зубы скрипели, рука покоилась на плече Синего Дженнера.

— Эхе! — Горм не поверил глазам. — Да, бойцом из них всегда был он.

Скара бросилась навстречу, подхватила Рэйта под локоть. Его рукав был разорван, опален и в каких-то непонятных пузырях. Потом с ужасом дошло — это не рукав, это его кожа.

— Ваша рука, о боги! Мать Ауд!

Рэйт ничего не замечал.

— Рэкки погиб, — прошептал он.

Раб подал Горму миску с мясом, только с вертела. Мясо походило на руку Рэйта — мать Ауд уже сорвала горелую ткань, — и еда внутри Скары взболтнулась.

А Крушитель Мечей, если и хранил где-то страхи, то не в желудке, определенно.

— После боя у меня аппетит хоть куда, — промычал он с полным ртом мяса, разбрызгивая жирые капли. — Так на так, этим вечером мы у Матери Войны в любимцах.

— А как насчет Рэкки? — повысил голос Рэйт. Ауд раздосадованно цыкнула — он вырвал из ее рук свое недозабинтованное предплечье.

— Я обещаю вспоминать о нем с любовью. В отличие от других, он доказал свою преданность.

Скара подметила, что кулак Рэйта сомкнулся на топорище секиры, подрагивали проступившие жилы, — и быстро пробралась к нему, загораживая собой.

— Ваша цепь, государь. — Руки тряслись от тяжести гремучих железяк, отнятых у мертвецов.

Горм нагнул голову, и это приблизило их друг к другу так, как никогда ранее. Ее руки заведены ему за шею, словно в неловком объятии. Пахло сырыми шкурами, как от дедушкиных собак.

— С годами цепь разрослась, — распрямляясь, произнес он.

Вот так, вплотную, он еще больше. Ее макушка едва ли дотягивалась до его шеи. Станет ли она носить с собой табуретку, чтобы целовать мужа? В другой раз шутка вышла б обхохотаться. Сейчас ей не до смеха, скорее наоборот.

— Хранить ее было честью. — Она страстно хотела попятиться, но не могла и, опустив руки, стала располагать на его груди эти кричащие, отвратительные поминальные принадлежности.

— Когда мы поженимся, я отрежу кусок и вам.

Похолодев с головы до пят, она с ужасом уставилась на него. Навек оказаться опутанной цепью мертвецов…

— Я не вправе ее носить, — подавленно пролепетала она.

— Пожалуйста, не скромничайте понапрасну! Лишь полвойны — звон мечей, а другую половину вы великолепно отвоевали своей отвагой и мастерством. — С улыбкой он повернулся и отошел. — Ваш храбрый труд стоит сотен убитых недругов.

Скара пробудилась рывком, руки вцепились в меховые одеяла, уши стягивала тишина.

Ничего.

Она теперь плохо спит. Каждую ночь воины Йиллинга Яркого приходят по два, по три раза.

Они пробовали заплыть в бухту, в кромешной темноте храбрые ратники сражались с приливными волнами. Но часовые на башнях напичкали их стрелами, и тела смельчаков остались болтаться на цепях входа в гавань.

Они срубили дерево, забрали в железо торец ствола и бросили на штурм, как таран. Храбрые ратники сверху прикрывали щитами, и звон оголовья о врата разбудил бы и мертвых. Но створки ворот, почитай, даже не поцарапались.

Они засыпали крепостной двор ворохом горящих стрел, острия летели сквозь ночь, как падающие звезды. В основном безо всякого вреда отскакивали от песчаника и сланца, однако некоторые угодили в солому. У Скары грудь разодрало от дымной тучи, голос осип от визгливых приказов пропитывать крыши водою. Ладони стерты об ведра, что сама таскала с колодца.

От конюшен, где она девочкой впервые села на пони, остался обугленный остов, но остановить огонь удалось. Под конец она залезла на стену — пусть и перемазанная сажей. Зато победно провизжала вслед отступавшим лучникам:

— Спасибо за стрелы!

Огнем и водой, через стены и под ними — не срабатывало ничего. Мыс Бейла был сильнейшей крепостью моря Осколков, его защита — отборные воины трех народов-воителей. За одного их павшего Яркий Йиллинг терял двадцать своих.

Но подкрепления все прибывали. Каждое утро Матерь Солнце вставала над новыми бойцами из Ютмарка, Инглефолда и Нижеземья. Над новыми костеносными, лютоглазыми шендами. Над новыми кораблями у бухты, отрезавшими оборону от любой подмоги. Боевой дух защитников после мелких побед, как буек, подлетал кверху, но жуткий итоговый подсчет с каждым днем ухудшался. Подвалы матери Ауд через край наполнились ранеными. От причала дважды отправлялись подожженные ладьи с командами из мертвецов.

Скаре казалось, будто они копают канавы, чтобы остановить прилив. Одну волну они отразят. Может быть, отразят десять. Но прилив все равно победит.

Она влажно и кисло отрыгнула, загнала тошноту назад и скинула ноги с постели. Зажала голову в ладонях и утробно, протяжно завыла.

Она — королева. Ее кровь дороже всякого золота. Ей полагалось скрывать страх, а напоказ выставлять глубокомыслие. Она не способна орудовать мечом, поэтому должна вести другую половину войны и воевать лучше Яркого Йиллинга. А заодно — лучше отца Ярви и матери Скейр. На нее смотрит народ. Народ, который связал с ней свое будущее. Ее обложили со всех сторон чаяниями, нуждами и ожиданием — и живых и мертвых людей. Она словно продирается сквозь терновый лабиринт. Учитывать дюжину мнений, помнить сотню наставлений, обязательно выполнить тысячу задуманных блистательных дел, и еще десять тысяч дел, никем не предусмотренных и неприглядных…

Ее глаза скользнули к двери. С той стороны, у порога, спал Рэйт. Или просто лежал.

Она не понимала, что именно к нему чувствует. Но знала одно — ни к кому другому она не чувствовала ничего подобного никогда. Вспомнилось, как ее бросило в холод от вести о его гибели. И радостное тепло, когда он вернулся живым. Огненная искра, стоило пересечься их взглядам. Сила, которой она наполнялась с ним рядом. Голова ее четко осознавала — он ей никудышная пара, во всех, как ни крути, отношениях.

Но все остальное в ней чувствовало иное.

Она встала — тяжело ухало сердце; беззвучно пересекла покои — босые ноги холодил камень. Покосилась на комнатушку, где спит невольница, но у той хватит соображения не соваться в дела хозяйки.