Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

Отец Ярви выпятил грудь, будто предлагал удобное ложе для стрел, однако Колл подметил, как крепко его здоровая рука стиснула посох.

— Уберите оружие! — Голос служителя не вышел бы ровнее и тверже, будь это он на стене. — Мы — служители. Услышьте от нас речь Отче Мира!

— С вами пришли вооруженные люди!

— Если нас вынудят, мы поведем речь Войны-Матери, да в придачу гласом грозы и бури. — Отец Ярви поднял руку и указал на вооруженных бойцов, растекшихся по слякотным полям вокруг города. — Ваши стены окружены воинами Тровенланда и Гетланда. Сам Крушитель Мечей приближается с моря. А позади, на холме, бдит волшебница Скифр. Та, чье колдовство повергло армию Верховного короля. Она ждет лишь моего слова. О том, что вы согласны на наши условия и примете от нас мир. — Руки Ярви обвисли. — Или о том, что не согласны и примете то, что получил Яркий Йиллинг.

Когда голос вновь донесся со стен, всякий вызов из него улетучился.

— Ты отец Ярви?

— Да, это я, со мной и мать Скейр из Ванстерланда.

— Мое имя Атнир. Я избран говорить от имени народа Скегенхауса.

— Приветствую тебя, Атнир. Убежден, мы с тобой сможем сберечь немало жизней. Где же праматерь Вексен?

— Она заперлась в башне Общины Служителей.

— А Верховный король?

— Его не видали — с тех пор, как пришла весть о поражении у Мыса Бейла.

— Любая победа непременно чье-то поражение, — пробормотал Колл.

— Как любой герой для кого-то непременно злодей, — отозвался Ральф.

— Ваши вожди покинули вас! — возвестила мать Скейр.

— Пора и вам отказаться от них, — сказал отец Ярви, — пока они не уволокли за собой в Последнюю дверь весь Скегенхаус.

Опять молчание. Наверху вроде бы зашептались. Хлестнул порыв холодного ветра, встрепенулись полотна знамен поверх плит эльфийского камня.

— Ходил слух, что вы заключили союз с шендами, — прорезался голос Атнира.

— Так и есть. Мы с их верховной жрицей, Свидур, старые друзья. Если нам окажут сопротивление, я отдам город ей, и когда он падет, всех горожан вырежут или обратят в рабство.

— Мы не участвовали в войне! Мы вам не враги!

— Тогда докажите вашу дружбу и сделайте шаг к примирению.

— Мы слышали, как ты соловьем заливался перед Ярким Йиллингом. С чего мы должны тебе верить?

— Яркий Йиллинг — бешеный пес, поклонявшийся Смерти. Он злодейски умертвил короля Финна и его служителя. Он сжигал матерей с детьми в Торлбю. По кончине Йиллинга я не таю сожалений и не пророню ни слезинки. — Отец Ярви поднял высохшую руку — голос тверд, лицо открыто. — Но я — служитель, и я на стороне Отче Мира. Если вы пожелаете пойти по его стопам, то увидите меня, идущего рядом. Отворите ворота, и я клянусь, клянусь луною и солнцем, что сделаю все, что смогу, чтобы сберечь и обезопасить жизни и достояние людей Скегенхауса.

После столь обильно пролитой крови Колл с гордостью наблюдал, как учитель старается разжать кулак вражды в открытую ладонь мира. Наверху шептались все оживленней. Наконец Атнир вроде бы остался доволен. Или, по крайней мере, удовольствовался тем, что выбора у него нет:

— Ладно! Мы отдадим твоим людям ключи от города!

— Память поколений отблагодарит вас! — воскликнул отец Ярви.

Оказывается, Колл, сам не осознавая, задержал дыхание и лишь теперь облегченно вздохнул. Мать Скейр что-то утробно буркнула и запахнула балахон. Доздувой с веселой ухмылкой склонился над ухом:

— Говорил же я, что голубь охранит нас от стрел!

— По-моему, сегодня наш щит — речи отца Ярви, — ответил ученик.

Сам служитель отвел в сторонку Ральфа для тихого разговора.

— Собери своих лучших людей и принимай командование воротами.

— Их осталось не очень много, — предупредил Ральф. — Некоторые из тех, что были с нами на «Южном Ветре», слегли.

— Из тех, что ходили в Строком? — негромко спросил Колл.

Отец Ярви и бровью на него не повел.

— Бери тех, кто есть, и проследи, чтоб обезоружили стражу. Мне нужен строгий порядок и послушание.

— Так точно, отец Ярви, — сказал пожилой кормчий. Он повернулся к воинам и взмахом широкой ладони велел им выдвигаться вперед.

— А потом запускай в город шендов.

Ральф обернулся и вытаращил глаза.

— Ты серьезно?

— Они требуют мести за все страдания от набегов Верховного короля. Я дал слово Свидур, что она первая войдет в город. Но оставь по куску и для Колючки Бату с Гром-гиль-Гормом. Это — наименьшее зло.

— Вы же дали клятву, — порбормотал Колл, когда Ральф, почесывая лысину, пошел отдавать приказы.

— Я поклялся сделать все, что смогу. Я ничего не могу для них сделать.

— Но эти люди…

Ярви скрюченной рукой вцепился Коллу в рубаху.

— Эти люди жалобились, когда горел Ялетофт? — прорычал он. — Или Торлбю? Когда убивали короля Финна? А может быть, Бранда? Нет. Они пели и пели здравицы Яркому Йиллингу. Так пускай теперь за это заплатят. — Он выпустил Колла и бережно разгладил на нем одежду. — Помни. Властвовать — означает одним плечом навсегда окунуться в сумрак.

Хоть отец Ярви и велел не жечь, но где-то все равно что-то горело.

Зыбкой пеленой расстилался смог, что превратил белый день над Скегенхаусом в мутные сумерки. У Рэйта царапало в горле. Каждый вдох требовал усилий. Тени-призраки мелькали во мгле. Бегущие силуэты. Мародеры или жертвы мародерства.

Удивительно, насколько четкие образы и картины может вызвать из прошлого запах. Смрад копоти опять вернул Рэйта в ту приграничную деревеньку между Ванстерландом и Гетландом. Халлебю, вроде так она звалась? Ту, где они ни за что поставили под факелы все дома, а Рэйт утопил в свином корыте одного мужика. В тот момент это казалось отличной забавой. Он и потом этим хвастался, а Гром-гиль-Горм хохотал вместе с воинами и называл его кровожадным кобелюгой, и сиял от удовольствия держать на поводке такого злющего пса.

Сегодня во рту Рэйта кисло от страха, сердце бабахало в больную голову, а ладонь липла от пота к топорищу. Откуда-то раскатился грохот, а за ним долгий вопль, будто не человека, а, скорее, животного. Рэйт испуганно дернулся и крутнулся, всматриваясь в полумрак.

Пожалуй, ему стоило возносить Матери Войне благодарную хвалу, ведь он заодно с победителями. Не так ли он отвечал брату, когда Рэкки качал головой над пепелищем? Тем не менее команда убийц Колючки Бату слабо смахивала на воинство света.

Нет, он вступил в отряд черных душ. Их глаза горели как у лис, а крались они по-волчьи, заботу о себе отвергали напрочь, зато оружию, не ленясь, каждый день устраивали чистку до блеска. В большинстве уроженцы Гетланда, но Колючка привечала кого угодно, лишь бы имелись несведенные счеты и отсутствовали колебания, какими методами их сводить. Рэйт почти не знал соратников по именам. Все они друг для друга никто и ничто, спаянные одной лишь ненавистью. Люди, потерявшие друзей и родню. Люди, утратившие себя. И с этим ничего не поделать — только отнимать у других то, что было отнято у них самих.