Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Боги, ты быстрая какая стала…

И он поморщился, выгибая спину, — она ему хорошо наподдала сапогом.

— Как змея. Только безжалостная.

Колючка заулыбалась еще шире, отерла потек крови под носом — он ее все-таки один раз за пять схваток достал. Вообще-то он это не как комплимент говорил, но она явно сочла его слова таковыми — как Скифр учила.

— Думаю, юному Бранду достаточно на сегодня! — сообщила старуха команде. — Так что же, найдется среди вас, носящих серебряные кольца героев, кто-нибудь, кто желает схватиться с моей ученицей?

Совсем недавно на такое предложение они бы ответили хохотом. У костра ведь сидели мужи, ходившие в походы ко всем берегам моря Осколков, даже самым неприветливым. Мужи, чья жизнь — это меч и вражда, а дом — щитовая стена. Мужи, пролившие столько крови, что по ней боевой корабль бы проплыл. А им предлагают сразиться с кем? С какой-то злоязыкой девкой?

А вот сейчас никто не смеялся.

Неделя за неделей они смотрели, как она тренируется — с дьявольским упорством, в любую погоду. Они видели, как она падает — и как подымается, раз за разом, и им даже стало не по себе от того, что они видят одно и то же, одно и то же. Месяц они ложились спать, слушая стук ее деревянного меча на манер колыбельной, и просыпались на рассвете от ее боевого клича — вместо петушиного. День за днем они смотрели и видели, как она прибавляет в скорости, и в искусности, и в силе. Да уж, смертоносным было ее искусство, и теперь она сражалась одновременно топором и мечом, и научилась этой пошатывающейся походке Скифр, когда никогда не знаешь, откуда ударят.

— Не рекомендую, честно, — сказал Бранд и, поморщившись, уселся у огня.

И осторожно потрогал свежую ссадину на черепе.

Колючка крутила деревянный топор между пальцами, словно какую-то зубочистку.

— Ну что, сдрейфили?

— Да проклянут тебя боги, девушка! — И Одда вскочил со своего места у огня. — Я тебе покажу, как дерутся настоящие мужчины!

И Одда показал. Он показал, как орут настоящие мужчины, когда их бьют деревянным мечом промеж ног, а затем показал лучшую на памяти Бранда попытку настоящего мужчины загрызть собственный щит, а затем он показал ей грязную задницу настоящего мужчины, когда улетел сквозь ежевичные кусты в лужу.

Там он привстал на локтях, отсморкал грязную воду и оглядел себя — с ног до головы его облепляла настоящая густая грязь.

— Ну что, кто еще хочет мне что-то показать?

— Я хочу.

Доздувой медленно наклонился за выпавшим из руки Одды мечом и распрямился — в полный немалый рост. И выпятил широкую грудь. Деревянный меч выглядел сущей щепкой в его кулачище.

Колючка хмуро оглядела его и выпятила челюсть:

— Высокое дерево громче падает.

Она, конечно, заноза в заднице и все такое, но Бранд непроизвольно улыбнулся: надо же, даже когда все против нее, не отступает!

— Это дерево даст тебе сдачи! — И Доздувой встал в боевую стойку, широко расставив сапожищи.

Одда сел, баюкая покрытую синяками руку:

— Да уж, на заточенных клинках дело бы иначе пошло, это точно!

— Вот уж действительно! — отозвался Бранд. — Оно б пошло значительно быстрее. И ты б трупом в конце валялся.

Сафрит как раз занималась делом: стригла своего сына, блестящие ножницы споро щелкали.

— Хватит пререкаться! — резко заметила она. — Давайте, чем быстрее, тем лучше.

— Волосы надо стричь, Колл, — и Бранд положил парнишке руку на плечо. — Слушайся мать.

И он едва не добавил: «Повезло тебе, она у тебя есть», но вовремя сдержался. Про кое-какие вещи лучше молчать.

Сафрит погрозилась ножницами Бранду:

— Я бы тебе бороду подровняла, кстати!

— А от меня держи свои ножницы подальше! — сказал Фрор, щупая одну из своих кос — с той стороны, где у него шрам был.

— Воины! — насмешливо фыркнула Сафрит. — Да вы тщеславнее девиц! Вот эти рожи мир пусть и дальше не видит, но ты-то у нас красавец, негоже такому зарастать бородищей!

Бранд провел пальцами по отросшей бородке.

— Да уж, за несколько недель она погустела… И если честно, чешется она…

Все восторженно заорали: Доздувой высоко вскинул меч, а Колючка поднырнула у него промеж ног, развернулась и крепко наподдала по заднице. Гигант пошатнулся и чуть не упал.

Ральф почесал искусанную комарами шею:

— Да у всех чешется, у кого что, правда…

— Эт точно! В таком путешествии без лишних пассажиров не обходится! — и Одда отчаянно поскреб между ног. — Но они ж тоже просто на юг едут, прям как мы!

— Так они ж боятся войны с Верховным королем вшей, — заметила Сафрит, — и ищут союза с мошками!

И прихлопнула комара на шее.

Ее сын пересыпал в руках соломенные обрезки своих волос — они, кстати, по-прежнему выглядели растрепанными:

— А что, там действительно можно найти союзников?

— Князь Калейвский может созвать под свои знамена столько всадников, что пыль от копыт их коней закрывает солнце, — ответил Одда.

Фрор кивнул:

— А я слыхал, что у Императрицы Юга столько кораблей, что она может навести из них понтонный мост через море.

— Дело ведь не в конях и не в кораблях, — сказал Бранд, осторожно растирая мозоли на ладонях. — Дело в том, что вверх по Священной идут торговые корабли. Туда везут рабов и меха, обратно — серебро и шелк. А войны выигрывают серебром, не только сталью.

И тут он понял, что все взгляды устремлены на него, и умолк, смутившись.

— Так мне Гейден говорила… ну, в кузнице…

Сафрит улыбалась, играя гирьками, висевшими у нее на шее:

— Тихий-тихий, а как скажет чего…

— Да уж, в тихом омуте черти водятся, — заметил Ярви, и пристальный взгляд бледных глаз остановился на Бранде. — Богатство — вот сила. А корень ревности Верховного короля — в богатстве королевы Лайтлин. Он может закрыть море Осколков для наших кораблей. Запретить гетландским купцам торговать на его берегах. А с помощью князя Калейвского и Императрицы Юга — закрыть от нас и Священную. Он в силах удушить нас, не обнажая меча. А если князь и Императрица станут нашими союзниками, поток серебра не иссякнет.

— Богатство — вот сила, — пробормотал Колл про себя, словно бы прислушиваясь к словам — правда это или нет?

Затем поглядел на Фрора:

— А как ты заработал этот шрам?

— Я задавал слишком много вопросов, — улыбнулся в огонь ванстерец.

Сафрит наклонилась к Бранду, осторожно прихватила его бородку и защелкала ножницами. Странное это было чувство — ну, что кто-то сидит к тебе так близко и очень внимательно на тебя смотрит, трогает лицо мягкими пальцами… Он всегда говорил Рин, что помнит мать, но это были всего лишь рассказы, которые он повторял раз за разом, и со временем всякая память из них истерлась, и остались только слова. Это Рин стригла ему волосы, и он дотронулся до кинжала, который она выковала для него, и его вдруг охватила тоска по дому. По хибаре, на которую они с таким трудом заработали, по отблескам огня на лице сестры, и он вдруг сильно забеспокоился — как она там?! И даже вздрогнул от этой мысли, как от укуса.