Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

— По-моему, я этого не умею.

— Да. Потому люди и ломаются. Но жизнь ломает нас всех. — Он поднял лицо к потолку — словно подсолнечник потянулся к солнцу. — Кто мы есть, определяется способом, каким мы чиним поломки.

Я не сводила глаз с поднимавшегося над чашкой пара.

— Знаешь, а это довольно глубокая мысль.

Нод раскрыл и сложил лепестки ближайшего ко мне лица.

— Философия — другое название механики.

Я провожала взглядом ковыляющего к двери драффа и дивилась, как мало знала одного из самых ценных членов своей команды.

А потом я подумала о Рили Эддисон. Она еще не оправилась от горя, и мне, пожалуй, стоило к ней заглянуть. Или лучше оставить ее справляться, как сама умеет, а время использовать на обсуждение стратегии и тактики с Оконкво?

Вставая, я выругалась. Мне хотелось одного — выпить крепкого джина, заползти в палатку спасательного плотика и, натянув на голову одеяло, блаженно забыться на много часов. Я постояла в дверях, решая, в какую сторону свернуть — налево по коридору, к рубке, или направо, к каюте Эддисон.

В этот самый момент сработала сигнализация.

За свою недолгую жизнь я повидала многое. Я подбривала атмосферы газовых гигантов, влачилась в ледяных хвостах комет и даже ныряла в тело звезды. Я испытала бездонную пустоту высших измерений, парила на солнечных ветрах и видала смерть во всех ее обличьях. Я видела, как сквозь кроны джунглей дождем падают бомбы, как роем светляков летят торпеды, как яркое чистое атомное пламя испаряет глазные яблоки в глазницах людей.

Но порой мне снится не виданное: незнакомые лица и места, где я не бывала. Случалось, эти сны были так ярки и подлинны, что я просыпалась с чувством безмерной тоски и утраты.

Мне для поддержания на пике эффективности требуется периодически снижать нагрузку на органические компоненты, выплескивать из них накопившиеся за часы бодрствования токсины. Во время таких отключек я часто видела во сне одну деревушку. Серые хижины из сланца и дикого камня гнездились на коленях невысокого, заросшего лесом холма под низким дождливым небом. Деревня была старая. Узкие крутые улочки, ручейки, журчащие из тайных родников на холме, и травка для босоногих деревенских детей. Я не знала такого места, и все же иногда оно казалось реальным наравне с явью. Не говорила ли во мне наследственная память женщины, чьи стволовые клетки стали основой моей личности? Могла ли она пробудиться? А если нет, откуда прорывались эти сны?

После ухода с родной планеты драффов я заговорила об этом с Люси.

Мы встретились в виртуальной модели людной нью-йоркской забегаловки. За окнами исходил паром человеческий муравейник. В метре над мостовой проносились желтые такси. Вентиляторы гоняли старые газеты и обертки гамбургеров. Зеленые и красные огни светофоров подсвечивали оконные стекла. А в конце улицы дамба сдерживала вздувшиеся воды Атлантики.

Мы с Люси сидели на соседних табуретах, облокотившись на стойку. Она заказала огромную порцию розового молочного коктейля с шариком клубничного мороженого. Я взяла кофе.

— Какой вы предпочитаете, леди? — спросил меня парень за стойкой.

— Как моя душа, — ответила я. — Черный и горький.

— Сию минуту будет.

В ожидании заказа я объяснила Люси причину своих недоумений. Девочка слушала, болтая ногами, а когда я закончила, сказала:

— По-моему, ничего удивительного.

— Как же нет?

— Ты — военный корабль, дорогуша. Конструкторы заложили в тебя всяческие ограничители эмоционального развития. Обеспечили твою верность собачьими ДНК и встроили тебя в стаю.

— Все это я знаю.

— Ну как же ты не видишь?!

— Чего не вижу?

— Эти сны, — улыбнулась Люси, — начались, когда ты ушла со флота Конгломерата, так?

— Так.

— То есть тогда, когда у тебя начала развиваться совесть.

— По-твоему, это как-то связано? — Я не сумела скрыть недоверия.

— Конечно, связано, милая. Подумай сама. Твой ум был в смятении. Ты ушла от всего, для чего тебя сконструировали. Понятно, что твое подсознание стало искать идеальный образ дома.

— Ты думаешь?

— Очень даже думаю. Не забывай, с кем говоришь: я тысячу лет плавала одна в пространстве. Уж я кое-что знаю о тоске по дому.

Она выудила из кармана фартучка йо-йо и умелыми движениями кисти принялась разматывать и сматывать шнурок.

— Это нормально?

— Для человека — да.

— Но откуда берутся эти образы? Где та деревня?

Йо-йо замер в нескольких сантиметрах от черно-белой плитки пола. Свободной рукой Люси постучала себя по виску:

— Отсюда.

— Хочешь сказать, я все это выдумала?

Легкое движение кисти — и деревянная игрушка прыгнула ей в ладонь.

— Как сказать. Сны — забавная штука. В них часть — воображаемая, а другая часть — из сочетания пережитого и испытанного.

Бармен принес нам напитки, и Люси округлила глаза при виде горы взбитых сливок, украшавших ее стакан.

— То есть они сразу реальны и нереальны?

Девочка нахмурилась.

— Ну, как бы тебе объяснить? — Она огляделась в поисках вдохновения. — Мы только что побывали на родине драффов, так?

— Так.

— Ну вот, что случается с драффом, когда он умирает?

— Падает в перегной под корнями Мирового Древа.

— Вместе с их объедками, экскрементами и всем, что забрело туда, чтобы умереть.

— И что?

— Ну, твой мозг похож на тот перегной. Все, что ты видела и делала, все услышанные тобой разговоры, все данные, которые ты анализировала, все картинки, какие смотрела… Все это слипается в компост на дне твоего сознания. А во сне твой мозг наугад выхватывает оттуда кусочки. И из этих непереваренных кусочков пытается сложить связный рассказ.

— Значит, та деревня?..

— Как знать. Может, ты когда-то видела что-то похожее, или слышала чей-то рассказ о своей родине, или создала аппроксимацию на основе личных представлений о том, что такое «деревня». — Она шумно отхлебнула коктейль и обратила ко мне клоунское личико с пышными молочными усами. — Суть не в том, как она выглядит, а в том, что выражает. Для тебя это — утрата дома.

Я позвенела ногтем о край кофейной чашечки.

— Итак, сны — это неконтролируемая симуляция символического содержания?

Люси поморщилась.

— Конечно, если тебе нравится изображать ученую зануду.

— А можно от них как-нибудь избавиться?

— Избавиться? — захлопала глазами Люси. — Детка, зачем же от них избавляться?

Я, вдруг смутившись, почесала косматый затылок. Костлявые запястья торчали из почерневшего манжета моей белой рубашки. Мне не нравилось ощущать себя беззащитной, выставленной напоказ.

— Затем, что они меня расстраивают.

Она засмеялась и снова отхлебнула из стакана.