Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

— Как вас понимать?

На лицах моей команды читалось разочарование.

— Мы добирались так далеко, теряли друзей, — сказала я, — из-за сведений, что и белые корабли, и чистильщики избегают Интрузии. Мы надеялись, что здесь сохранились средства защиты. Может быть, даже какое-то оружие. А получили одну девочку и спасательную шлюпку?

— Целый флот спасательных шлюпок на несколько миллионов мест. — София примирительно подняла ладонь. — И средства обороны у нас имеются. Ни флот, ни чистильщики не пройдут в Интрузию. Без верного кода в нее не пройдет никто.

— А код у вас есть?

— Есть.

Меня затошнило.

— А что там, на той стороне?

— Какая-никакая безопасность.

Воцарилось молчание.

Гант пукнул — протяжно, как все ящерицы.

— Ну уж вы извините, — произнес он, — только это ни капли не вдохновляет.

Я отодвинулась от него подальше.

— И ничего больше нельзя сделать?

София покачала головой.

— Я рада любым предложениям, милая, но возможности выглядят крайне ограниченными. Нам не выстоять на двух фронтах. Остается только отступить на заранее подготовленные позиции.

Корделия, все это время разглядывавшая свои руки, подняла взгляд. Ее серьга сверкнула на свету. Губы сжались в прямую линию.

— У меня есть идея, — сказала она. — Но мне придется попросить ваш челнок.

В сутолоке торговцев и межтарелочных челноков я низко пролетела над Первой зоологической и под Третьей лачужной. Спасибо направлявшей меня песне, я точно знала, куда мне надо. Моя цель была в середине группы — я возвращалась к своему началу, к полуразрушенным улицам Второй городской.

Миновав космопорт на ободке тарелки, я подвела челнок «Злой Собаки» к витому шпилю почти в центре чужого города.

Когда осела пыль и замолчал двигатель, я выбрала из закрепленного на дверце оружия компактный и смертоносный пистолет «Архипелаго». На его рукояти были выцарапаны инициалы: «А. К.» Взяв его в правую руку, я прошла к люку и спустилась на улицу. За мной шла Эддисон с плазменкой на сгибе локтя.

Эта женщина выглядела измученной и исхудавшей. Глаза ее припухли, рот был жестко поджат. Но меня уверили, что она свое дело знает. Прошла через кишащий запредельными ужасами корабль и вышла целой. Во всяком случае, тело не пострадало.

Уличные шары светили почти в полную яркость, а значит, время шло к полудню, хотя над тарелкой и сейчас виднелись звезды. Воздух пощипывал мне выбритую половину головы. За спиной тикал и пощелкивал стройный корпус челнока.

Я приземлила его на широком проспекте, разделенном низким и узким барьером. На другой стороне улицы большое, похожее на краба животное разделывало человеческий труп. Теперь оно, щелкая клешнями и взвизгивая, двинулось на меня. Свет шаров мерцал на металлическом панцире. В дверях и окнах за ним показались такие же, и все заспешили в нашу сторону. Я нутром чуяла беду. Сколько лет шарилась по пустому городу и никогда ничего живого, кроме людей, не видела.

— Ох! — воскликнула Эддисон, и по голосу слышно было, что она сдерживает панику. — Только не эти!

— Они опасны?

— Они перебили мою команду. — Она подняла плазменку. — Ранить их очень трудно.

Ее выстрел как будто не потревожил ближайшего к нам зверя, только оставил опаленное пятно на скорлупе.

У меня зазвенели пальцы. Тарелки подсказывали мне, что делать. Я взмахнула рукой, и голубой шип пророс из поверхности тарелки под чудовищем, пронзив его насквозь, так что суставчатые лапы повисли в воздухе. Краб забился, заскулил. Еще одно мое движение — и все его собратья оказались на кольях, наполнив улицу воплями агонии и перестуком судорожно дергающихся конечностей. А потом они один за другим замерли и замолкли.

Оставив Эддисон стоять разинув рот, я прошла к останкам мертвеца. Он лежал в дверном проеме низкого строения перед шпилем. Открытые глаза смотрели в небо. Я узнала толстую шею и выступающую нижнюю челюсть.

— Доберман.

Эддисон мои действия ошарашили. Она опасливо посматривала на ближайшее пришпиленное к земле членистоногое.

— Кто-кто?

— Старьевщик, сколько я себя помню.

Крепко сжимая в руке «Архипелаго», я наклонилась над трупом, чтобы уловить запах. Он был мертв уже не один день, когда до него добрались эти существа, — просто здесь не было насекомых, пожирателей трупов. Кожа выглядела дубленой и уже немного сморщилась на черепе. Шесть черных засохших дыр на туловище указывали, что в него стреляли.

Я оглядела улицу из конца в конец, но никого и ничего не увидела — только пустые глазницы зданий.

Топая по разбитой дороге, я обошла челнок сзади и открыла главный грузовой люк. Из кабины на меня смотрел Гант. Он, пилот, остался в резерве. Если что, вытащит нас и вернет на «Злую Собаку».

Артефакты с Холодной часовни, нетерпеливо подрагивая, висели в воздухе.

— За мной, — приказала я и повернула обратно.

В голове звучали указания тарелок. Я, не думая, знала, какая дверь ведет в башню и куда надо будет вставить ключ.

В сопровождении безмолвной Эддисон и роя артефактов, похожих на тучу дротиков, я направилась в трехметровый проем, поднялась по непомерно высоким ступеням и вышла к двери с цифровым замком. Его кто-то заклинил, чтобы не защелкнулся. За дверью открылась новая лестница, которая привела к стеклянному мосту над глубоким сухим рвом. Башня поднималась передо мной, как готовая взмыть в небо ракета.

Внутри мы нашли помещение с низким потолком, заполненное колеблющимися, как папоротники, скульптурами. Их ржавые ветви раскачивались под несуществующим ветерком. Стоило Эддисон провести по одной пальцем, раздался бренчащий металлический перезвон. Среди ветвей я увидела еще два трупа — правда, чтобы убедиться, что их именно два, мне пришлось пересчитать разбросанные конечности.

Первой отрубленной головы я не опознала, а вторая определенно принадлежала Эдуарду Брандту — боссу, прославленному в барах старьевщиков своей беспощадностью. Оба убитых были при оружии; возможно, они и застрелили Добермана.

Сопоставив рукав одной оторванной руки с пальто на Брандте, я увидела, что гангстер был вооружен еще и мачете. Отрубленные железные побеги подсказывали, что он прорубался сквозь заросли, а металлический лес дал отпор, искромсав двух мужчин гибкими серповидными ветвями.

Но все это случилось явно не сегодня.

Я сморщила нос. Останки будут лежать здесь, никем не потревоженные, пока не обратятся в мумии. Дополнят экспонаты этого жуткого музея, ссохнутся, как шмат говядины, и в конце концов станут прахом среди руин. Никто их не тронет. Так далеко в город не пробираются даже крысы — обычно им здесь нечего есть.