Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Почему?

— Не всех освобождали. Кто-то всегда успевал под пытками и угрозой смерти принять новую веру. Много кто на самом деле. Другие сидельцы при освобождении их закладывали, и вот уже готовая пачка иноверцев, расквартированная по баракам.

— Удобно. А когда снова власть менялась, их всё равно не освобождали?

— Мало кто верит неофитам. Так что нет. Снова здорова, и так по кругу.

Фанатики, мать их. Не люблю фанатиков. Не важно, религиозных или по другим убеждениям. Есть в них что-то отталкивающее. Кто сказал «принципы»? Вовсе нет. Принципы приходят с опытом, постепенно формируются в голове, зиждясь на ошибках и последующей работе с ними. Например, никогда не прощать долги — хороший принцип, практичный и полезный. А вот умирать за то, что не имеет доказательств и не несёт в себе никакой практической ценности — это не принцип, а тупость. Фанатики тупые. А тупые меня бесят. Вот Рваные раны, к примеру — их режешь, а они мантры свои бубнят. Ну кому такое понравится? Святые с виду тоже фанатики, но только с виду. Эти хитрожопые засранцы, как любой уважающий себя дилер, собственным товаром не злоупотребляют. Цацек красивых на себя навешать, обрядики там всякие провести — это завсегда пожалуйста. А вот подыхать ради ими же навязанных убеждений — ищи дураков в другом месте. Все карательные операции Святых только прикрываются верой. Но на тех же Рваных ран святоши залупаться не станут. И причина банальна — у голодранцев попросту нечего отжать. Забавно, одних голод превратил из заурядных обывателей в упоротых мракобесов, а других — перевёл с кривой дорожки пыльных постулатов на сверкающие серебром рельсы рационализма. Первых — наделил фанатизмом, вторых — избавил от него. Первые — голожопое отребье, маргиналы, рвущие себя крюками; вторые — уважаемые люди, элита нового мира. Фанатизм и отсталость неразлучны, как портовая блядь и гонорея.

— Но тут ни забора, ни вышек. Похоже, по доброй воле в этих курятниках обитали. Как считаешь?

— Кто их теперь разберёт, — закончила Ольга возиться с винтовкой, установила её возле дыры в парапете и подстелила чехол в качестве мата.

— Далеко голубчики?

— Четыре километра, — взглянула она на пеленгатор.

— Подождём.

Глава 56

Мизантропия. Не помню, когда и при каких обстоятельствах я впервые услышал это слово, но оно мне очень понравилось. Такое ядовитое, колючее. И в то же время удивительно изящное. Как надколотый хрустальный бокал со ртутью. Язык так и тянется к острому краю, пока токсичные пары разлагают тебя изнутри. О да, мизантропом быть нелегко. Постоянное гнетущее осознание того, что приходится существовать в окружении разной двуногой мерзости, способно загнать в глубокую депрессию. Можно, конечно, попытаться чуточку обмануть себя, пойти на противные собственной натуре компромиссы. Сгладить углы — кажется, так это называют. Да, быть сдержаннее, мягче, лояльнее. Видишь, например, тупого, как пробка, дегенерата, которому место не в конторе, а на пашне, вместо кобылы плуг таскать, сука... Нет-нет-нет, стоп. Этот дегенерат, и только он, может выписать тебе нужную бумагу. Поэтому делаем глубокий вдох-выдох и стараемся смотреть на ебаного недоумка, как на... забавного недотёпу. Да, он отнимает у тебя время, неся какую-то бессвязную хуйню своим вонючим слюнявым ебалом, тупая мразь... Но! Воспринимай это как вынужденную передышку, откинься на спинку стула, подумай о белоснежных облаках, отражающихся в озёрной глади. Тяжело, но выполнимо. Куда сложнее с биомусором, считающим себя важной персоной. О, эти царьки могут довести до белого каления. Более того, они осознанно к этому стремятся, будто бы не понимая, чем рискуют. Кажется, их тяга к самоутверждению за чужой счёт настолько велика, что затмевает даже инстинкт самосохранения. А ты вынужден терпеть этот надменный пиздёж и вальяжно-фамильярные манеры. Однажды такая самовлюблённая блядь осмелела до того, что потрепала меня по щеке. Меня. По щеке. Ох, какая дикая кровавая вакханалия бушевала в моей голове пока я, стиснув зубы, скрёб ногтями подлокотник. И я смолчал. Я не размолол ту руку в бесформенное месиво, не раскрасил комнату мозгами, не выдрал мрази трахею. Нет. Я взял задаток и ушёл. Потому что нельзя калечить и убивать клиентов. Клиент остаётся таковым, пока его заказ не выполнен. А вот потом... Впрочем, это уже другая история. Тяжело, очень тяжело. Но не так тяжело, как с... А-а-а, даже произносить это противно. Да, речь о — гориониваду — партнёрах. Деловых партнёрах, если понимаете, о чём я...

— Они там подохли что ли? — глянул я в бинокль на предполагаемое место появление наших визави. — Может, к Волге повернули?

— Нет, движутся к М-5, уже в километре от нас, — сверилась Ольга с пеленгатором.

— Сраный лес, ничерта не видно.

— Так что за план был у тебя насчёт Павлова?

— Что? А, план... У этого мудака же при себе рация для связи с Легионом. Так?

— Так.

— Мы могли бы сыграть с ними в небольшую радиоигру. Дезу вкинуть, — пояснил я в ответ на немой вопрос Ольги.

— Какую именно?

— Оптимистичную. Не, ну как «оптимистичную», в зависимости от обстоятельств, конечно. Для начала нужно разведать, что за карты на руках у здешнего клуба авиамоделистов.

— И?

— Что «и»?

— Не улавливаю нить твоих рассуждений.

— Я не удивлён, ты же женщина. Давай разжую. Мы тут имеем дело с гипотетически серьёзными технически подкованными ребятами. На дебилов они не похожи, и было бы опрометчиво с нашей стороны предполагать, что золотишко можно спиздить у них из-под носа, когда они ничем особым кроме его охраны не заняты. Чувствуешь эту зыбкую нить, переходящую в твёрдый логический стержень?

— Продолжай, — прошипела Ольга сквозь зубы.

— Далее из моих идеально структурированных рассуждений логически вытекает очевидный вывод — нужно их чем-то занять. Чем-то достаточно серьёзным, чтобы отвлечь от неусыпного бдения над нашим золотишком. И как думаешь, что бы это могло быть?

— Хочешь с помощью Павлова вызвать сюда Легион?

— Не весь! А ровно столько, сколько понадобиться для небольшой заварухи. Нам же не нужна здесь война с артобстрелами и танковыми клиньями? Ну вот, значит, требуется убедить штаб в том, что умыкнувшая золотишко группа лиходеев малочисленна и уязвима. А кто сделает это лучше, чем преданный солдат Легиона?

— А если он откажется?

— Попробуем уговорить.

— Вырвешь ему ногти?

— Нет, тут надо действовать тоньше.

— Седалищный нерв?

— Да нет же, чёрт подери! Я в самом деле хочу его убедить словами и... Немного золота пообещать тоже лишним не будет.

— Хочешь отстегнуть ему долю? — округлила Оля глазки, оторвавшись от прицела.

— Придётся. Кто знает, какие у них там шифры и коды? Скажет что-нибудь не так, и пиздец плану, а мы ни сном ни духом. Неприятная ситуация, да? И вот, чтобы такого не случилось, нужно Павлова заинтересовать. Нужно, чтобы ему самому захотелось нам помогать. И, как ни печально, одной моей харизмы тут будет маловато.