Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— С самого начала нам в уши заливал?

— Тот аванс. Всё, что было.

— Ого. Значит, Игнатка теперь в Кадоме первейший богач?

— Выходит что так.

— И ты, сука, думаешь, я этому поверю?

— Дело твоё. Мне добавить нечего.

— Стас, — окликнул я, — кончай и поехали. Больше из него ничего не вытянешь. Инструмент захвати.

Наш дознаватель-максималист поднял с земли паяльную лампу и включил её:

— Точно ничего больше не хочешь сказать, Вениаминыч?

— Денег нет. Клянусь.

— Ну, может оно и к лучшему.

Голубое пламя приблизилось к лицу Тараса, отражаясь в выкаченном глазу. Запахло палёным. Криков почти не было.

— Как дитё малое, ей богу, — попенял я закончившему с глупостями Станиславу. — Наигрался?

— Когда я плачу за билет, — прыгнул он в кузов, — аттракцион должен работать.

Глава 18

Одно время, очень давно, мне в голову приходил вопрос: «А я хороший парень, или не очень?». Ведь гнобить окружающих легко, да и — что греха таить — приятно, однако, есть ли у меня право на это? Чем я лучше тех ничтожных ублюдков, что копошатся вокруг? Но в силу нежного возраста мне было трудно на него ответить. Сомнения терзали меня. И вот как-то раз в одном из довоенных красочных журналов, скользкими страницами которых так неудобно подтираться, я прочёл, что первый шаг на пути познания себя — прохождение теста, заботливо напечатанного абзацем ниже. Дело вроде несложное, нужно только помнить, что тест проходишь для себя, и отнестись к этому с предельной честностью. Не вопрос. Я глубоко вздохнул, заглянул в свою душу, взял карандаш и уткнул его в отторгающий говно глянец с твёрдым намерением дать чистосердечный ответ на девять предложенных автором вопросов. Первым из них значился: «Часто ли Вы говорите приятное людям, чтобы поднять им настроение?». Постоянно. От фразы «А ты умеешь яйца выкручивать» тает любой торгаш и наниматель. Дальше. «Товарищ рассказывает Вам о своих невзгодах. Дадите ли Вы ему понять, что Вас это мало интересует, даже если это так?». Я скорее велю ему заткнуться, начни он пиздеть о своих успехах, а про невзгоды послушаю с удовольствием. Следующий. «Если Ваш партнер плохо играет в шахматы, будете ли Вы иногда ему поддаваться, чтобы сделать приятное?». Дать почувствовать себя гроссмейстером в партии-другой, повысить ставки и поставить мат в три хода? Мой ответ — «Да». «Любите ли Вы злые шутки?». Ненавижу, и вообще не рекомендую надо мной шутить. «Вы охотно выполняете просьбы?». Само собой, но сперва беру аванс. «Вы злопамятны?». Нет, слыхал, от этого карма портится, потому стараюсь побыстрее убить и выбросить из головы. «Если Вы уверены в своей правоте, отказываетесь ли выслушать аргументы оппонента?». Пускай аргументирует, коль неймётся, пиздёж — делу не помеха. «Бросаете ли Вы игру, когда начинаете проигрывать?». Нет, я кладу карты, достаю нож, и игра продолжается. «У Вас появились деньги. Могли бы Вы потратить все, что у Вас есть, на подарки друзьям?». А как иначе? Вот с месяц назад купил втридорога четыре пачки СП-6, до сих пор раздаю. Уф! — вытер я со лба холодную испарину и приступил к анализу собранных данных. Но мои опасения относительно собственного морального облика оказались абсолютно беспочвенны. По результатам теста выходило, что парень я не просто неплохой, а прямо-таки замечательный, добрый, отзывчивый, умеющий находить общий язык с людьми, а порой даже слишком уж увлекающийся самопожертвованием. Автор по этому поводу выражал обеспокоенность и рекомендовал себя поберечь. Неожиданно? Пожалуй. Но кто я такой, чтобы не верить довоенным специалистам? Пришлось принять неопровержимую истину — я великолепен.

— Господи-боже, — отвернулась Оля к окну, сморщив носик. — Какая же ты всё-таки сволочь, Кол. Павлов, опусти стекло.

— Уже опустил, не помогает.

— Глупо винить меня за то, что заложено самой природой, — попытался я перевести стрелки. — К тому же, это были твои консервы.

— Как так можно? Тебе просто насрать на всех вокруг, — не подействовал на Ольгу мой аргумент. — Ты с этого кайф ловишь?

— Иди в кузов, там свежо.

— Знаешь, ты состаришься и умрёшь в полном одиночестве. Вся эта херня с социопатией именно так и закончится.

— Дожить до старости — неплохой конец. Спасибо, социопатия.

— Посмотрим, как ты будешь шутить, когда не останется никого, кто захотел бы иметь с тобой дело.

— Что ты разошлась из-за пустяка?

— Это не пустяк, Кол. Это твоя суть — лезть из кожи вон ради себя ненаглядного, и ничуть не напрягаться ради тех, кто рядом. Ни малейших усилий, — зло зыркнула она сквозь щёлку между сведёнными вместе большим и указательным пальчиками.

— А кому я, интересно, сегодня в лесу жизнь спас?

— Ой, брось. Ты это сделал исключительно ради ствола в умелых руках. Кроме того, я бы и сама справилась.

— Ну прости, больше не буду.

В животе снова заурчало и...

— Кол!!!

— Я имел в виду непрошеное спасение.

— Ты настоящая скотина!

Так, коротая время за непринуждённой дружеской беседой и милыми розыгрышами, мы катили прочь от Кадома, навстречу неведомому, что ждало нас за высокой елью посреди дремучего леса. Просека, связывавшая когда-то населённые пункты, лишившись одного из них, утратила практическую ценность и уже лет семь-восемь не видала человека с топором, а уж как выглядит десятитонный грузовик и вовсе позабыла. Павлов, впрочем, был настроен решительно и со сноровкой настоящего мастера проталкивал свою машину в узкий заросший коридор.

— Зря мы всё-таки не взяли Тараса Вениаминыча, — неожиданно возникло у меня романтическое настроение.

— Зачем? — поинтересовался лейтенант.

— Ну так, для разнообразия.

— Не понял. Какого ещё разнообразия? — нахмурился Павлов.

— Ты не отвлекайся от дороги.

— Самовар хотел сделать? — разгадала Оля мой нереализованный план.

— Возражаешь?

— Это гадко. Можно убивать людей, можно пытать, но превращать их в вещи и пользоваться ими...

— Что за самовар? — попытался встрять Павлов.

— А ты, — тронул я золотистый Олин локон, — как погляжу, за время моего отсутствия понахваталась всяких глупостей. В былые времена тебе нравилось.

— Никогда мне это не нравилось, — повела она головой в сторону. — Для такого надо быть больной. И я умею отделять работу от остального.

— Что за самовар? — не унимался Павлов.

— Да брось, — приобнял я Олю. — Неужели ты в само деле поверила, что я стал бы возиться с этим старым, обрюзгшим, совсем не симпатичным и дурно пахнущим паразитом?

— Даже сомнений не закралось.

— Он бы в любом случае не выжил. А вот взять с Кадома какую-нибудь справную миловидную бабёнку помоложе...

— Специально бесишь меня?

— А для чего ещё нужны женщины? Я, разумеется, остальных имею в виду, ты — моя муза.