Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— В бою каких только неожиданностей не бывает, — согласился с ним Ветерок, вытряся из стопки в рот последнюю каплю.

— Не уверен, что оскопление прикладом можно отнести в разряд «неожиданностей», а вот собачьими зубами — пожалуй. До сих пор что-то внутри шевелится, как вспомню. И собака-то небольшая, но, сука, вцепилась прям под корень и давай башкой из стороны в сторону трясти. Всё хозяйство в лоскуты секунд за пять. Чёрт, ну и кровищи же там было, хлестала как из дырявого ведра. И ведь непонятно, как её остановить, жгут-то не наложишь. Сбежались все, давай на разные лады советовать — кто говорит прижечь надо, кто воском залепить. Тряпки прикладываем, зажать пытаемся, а они тут же мокрые насквозь, прям через них течёт, с боков, отовсюду. В общем, пока вокруг копошились, умер мужик от кровопотери. Не кричал даже, из-за шока, наверное.

— Херовая смерть, — потупил глаза Ветерок, хрустя огурцом.

— Ой ли? — закусил я половинкой яйца. — После того, как гильдия за тебя возьмётся, ты о подобном мечтать будешь. Нет, ну серьёзно, как ты себе дальнейшее существование представляешь? Рук нет, глаз нет, про нос, уши и клеймо я уж молчу — сущая ерунда. Вот выпустят тебя — шиш-кебаб на ножках — из застенка, и что дальше? По мне так лучшее решение — шагать и шагать, пока в какую-нибудь реку не забредёшь, или озеро, чтобы там утопиться. Тут ведь не то, что мозги себе вынести, а и вскрыться не выйдет. Ты даже перегрызть себе вены не сможешь, ручек-то нету, а ещё куда-то хер дотянешься. Вот и будешь вспоминать историю неразделённой любви собачьих зубов к человечьим гениталиям в своих влажных мечтах.

Ветерок поставил стопку на стол и судорожно сглотнул:

— Можно мне ещё?

— Даже не знаю, — налил я себе и Стасу. — Водка не дармовая, а мы на твою шкуру ещё покупателя не сыскали. Кеша! Иннокентий, мил человек, не сочти за труд просветить иноземцев. Есть ли в вашем славном городе представитель «Девяти равных»?

— Как не быть, — пожал тот плечами, протирая стойку. — Тут все только дорогой и живут, гильдийцы у нас — первейшие люди. Их контора на Октябрьской, возле стадиона. Но после двадцати там закрыто, в восемь утра отпирают.

— Славно, — кивнул я Кеше в знак благодарности, и налил Ветерку. — По такому случаю предлагаю второй тост — за ценные кадры. Не чокаясь.

— За кадры так за кадры, — выдохнул тот и осушил стопку первым.

— А скажи-ка мне, дорогой друг Александр Ветров, — прожевал я второе яйцо, распробовав пикантный вкус, — от кого ты слыхал про нашу общую знакомую.

— Про Белую Суку? — уточнил Ветерок.

— Теперь ты понимаешь, отчего Оленька так нервно реагирует на употребление данного зоологического термина? — адресовал я Стасу риторический вопрос и вернул своё внимание Ветерку: — Да, про неё.

— А от Паши Беспредела и слыхал. Он, когда узнал, кому заказ выдали, грозился её изловить и посадить на цепь, — Ветерок усмехнулся, и поскрёб подбородок. — Сказал, мол, раз сука, место ей на цепи, возле моей койки. Лаять, говорил, научит и скулить, чтоб вся округа знала, когда хозяин домой вернулся и напряжение снимает. Спустя два дня у него всё нутро через спину вылетело. Паша броник поверх бушлата носил из стальной пластины, на груди, так её воронкой внутрь вогнуло, а рожу осколками посекло. Свинцовая рубашка с пули видать сорвалась при ударе, и разлетелась, — Ветерок хмыкнул и покачал головой, о чём-то размышляя. — Если выстрел был почти с километра, это ж просто охуеть какое терпение нужно, чтобы дождаться выхода цели на прямую линию. Дело-то в Каменке происходило, там высоток раз-два и обчёлся, а Паша квартировал метрах в семистах оттуда. Я потому и спросил. Мы потом трос нашли с крыши по стене до земли спускающийся, растяжки на лестнице, ну и следы, так сказать, жизнедеятельности...

— Что, думаешь, привирает наша Сука про дистанцию? — не без удовольствия поинтересовался Станислав.

— Для снайпера это нормально, — улыбнулся Ветерок. — А как ещё марку держать, когда окромя тебя никто твоего искусства не видит? Результат-результатом, но это ведь дело секундное, а часы-дни подготовки, выбор позиции, просчёт траектории... Обидно. Да и на чужом фоне чтобы не теряться, надо приукрасить. Все так делают.

— Ну, тогда за искусство, — предложил я очередной тост и наполнил тару.

— А у тебя, как погляжу, опыт имеется, — опорожнил Стас свою, уже не закусывая.

— Так ведь с шестнадцати лет щекой приклады шлифую, — бесцеремонно взял Ветерок ломоть уха из стоящей перед Станиславом тарелки. — За искусство.

— Без него жизнь блёкла и слишком продолжительна, — согрел я внутренности водкой. — Почему с бандой связался? Мог ведь и иначе заработать.

— Поначалу и зарабатывал, охотой промышлял. Сам-то я из-под Череповца, там леса дичью богатые. Даже слишком.

— В смысле?

— Забредает время от времени с юга мразь всякая, до Москвы-то триста пятьдесят километров по прямой. Но в целом жить можно. Мы же с дедом охотились, земля ему пухом, он меня всему и научил. А как дед помер... — Ветерок приуныл и уставился в дно стопки. — Короче, не заладилось у меня с той поры. Тоскливо одному по лесам ходить, не такой я человек. В девятнадцать прибился к отряду и с ним на восток двинул. Поначалу всё шло неплохо, работали, охраной в основном, деньги водились... А потом, как это бывает, нежданно-негаданно случилась хуйня. Хорошо помню, под Котельничем остановились. Есть у них там посёлок рядышком, Караул называется — вот уж действительно говорящее название. Сидели с ребятами в кабаке тамошнем, мирно выпивали. Ну как мирно, шумели, конечно, получку же обмывали, но никого не трогали. Кстати, не накатить ли нам по новой?

— Это можно, — разлил я, заинтересовавшись историей.

— Ну, — поднял стопку Ветерок, — за деда моего, Архипа Петровича, храни Господь его душу. Так вот, празднуем, значит, культурно отдыхаем, и тут подваливает в тот кабак компания, рыл в десять-двенадцать, точно не скажу, хмельной уже был. А нас семеро. Сразу видно, что местные, с хозяином заведения вась-вась, смехуёчки. Сели за столы в противоположной стороне, заказали, сидят, пьют, и на нас косятся. Ну а мы на них. Хули, такая кодла, при стволах опять же. Понапрягали так друг-дружку чутка, вроде пригляделись, успокоились. И тут, — звонко хлопнул Ветерок тыльной стороной правой кисти о левую ладонь, — дёрнул чёрт за язык одного из наших ляпнуть, что мол, местные припизднутые какие-то, а из нужника как раз в это время ихний возвращался, аккурат мимо нашего стола. Ну а дальше несложно догадаться, как события развивались. Вся кодла отрывает жопы от скамеек, суёт ручонки за пазухи, и тут нам бы обстрематься, сделать бы хоть попытку всё на тормозах спустить, но нет. Это по трезвянке жить хоцца, а в пьяном угаре совсем другое на уме. Тоже берёмся за стволы, ёптыть, нашли лохов. Немая пауза. Их с дюжину, нас — шестеро встало. Один только сидит — Семёныч, пулемётчик наш. Почему сидит? Да у него ПКМ на полу, под ногами. А кабак цивильный, столы со скатёрками длинными. Нагибается Семёныч, значит, приподнимает свою бандуру и... Красиво, конечно, вышло, — усмехнулся Ветерок, постукивая стопкой по столешнице. — Скатёрка кверху фух! По ногам да по животам из-под стола очередью. Ну и мы присоединились к расстрелу, куда деваться. Пять секунд — гора трупов. С нашей стороны, правда, тоже двоих коцнуть успели, одного слегка, а другому в грудь прилетело. Хозяин ещё с дробашом своим... Тоже вальнуть пришлось. Обшмонали всех по-бырому, кассу сняли — а чего терять-то? — похватали раненых и к лесу. Кабы всё это мимоходом приключилось — да и хуй с ним. Но вот беда — работали мы в Котельничем, рожи наши хорошо там примелькались. А тут ещё и жмуры эти оказались не абы кем, а дружками сынули местного сельхоз-воротилы, да и сам сынулька у той расстрельной стены кончился. Это я уж потом узнал, когда из лесу, шарфом по глаза замотавшись, на деревни окрестные набеги совершал, картошку воровал, чтобы с голоду не подохнуть. На каждом, сука, сарае рожи наши расклеили, и так везде, куда ни сунься. И как тут прикажете крутиться? Связи у воротилы оказались будь здоров, и на награду он не скупился, — Ветерок ненадолго замолчал, посмотрел нам в глаза и добавил: — Это было давно, но вы можете попробовать. По сорок золотых за голову давал. Только меня надо живым доставить, иначе не поверит.