Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Мы теряем время, — направил Стас дуло автомата в голову мастера щедрых обещаний.

— Десять минут, — предложил я. — А потом делай с ним, что хочешь. Всё равно Павлов с Ольгой пока грузовик латают. Годится?

— Десять? — вопрошающе округлил глаза кладоискатель и перевёл увлажнившийся взор с меня на Станислава. — Десяти мало. Я ведь даже не знаю где.

— Тогда тебе лучше поторопиться, — сверился Стас с часами, — время-то идёт. Но сначала...

Он достал нож, присел и резким ударом весьма технично, сквозь голенище, подрезал ахиллово сухожилие на левой ноге будущего спринтера, после чего, проявляя бесчеловечное равнодушие к воплям и корчам последнего, поднялся и постучал ногтем по стеклу циферблата:

— Девять.

Однажды мне посчастливилось наблюдать за довольно своеобразной казнью — приговорённого обмазали сладким сиропом и разбили о бренное липкое тело осиное гнездо. О, как же быстро он бежал, пытаясь обогнать рой, никогда прежде не видел такой прыти... до сего дня.

Кладоискатель, вопя и чавкая кровью в сапоге, припустил так, что меня взяли сомнения — а сможем ли угнаться. Выжимая из оставшихся здоровых конечностей весь их доселе нереализованный потенциал, стремительная бестия металась по лесу и почти буквально рыла носом землю. Не скрою, такая тяга к жизни воодушевила меня, было что-то прекрасное в этой бешеной гонке со смертью. Движение, боль, страх и надежда у самой кромки, где бытие соприкасается с небытием.

— Семь! — сообщил я, желая ещё больше подогреть энтузиазм нашего неунывающего товарища. — Во даёт! Ты видел?! Может, отпустим его? Гляди, какой забавный.

В ответ Станислав лишь уничтожающе зыркнул на меня и принял вправо:

— Расходимся, а то уйдёт.

Саня гнал во весь опор, с удивительной грацией перемахивая через валежник и оглашая лес преисполненными чувств воплями, когда очередной сук вспарывал чересчур низко пролетающее над ним мясо, или покалеченная нога сталкивалась с помехой. Но вопли эти быстро смолкали, на них не было времени, ведь заиндевевшие листья и ветки сами себя не расшвыряют. Санёк остервенело скрёб мёрзлую землю ободранными пальцами, поливал её соплями и, пережив очередное разочарование, нёсся к следующему месту раскопок. Крови в сапог натекло уже столько, что она время от времени выплёскивалась из прорехи в голенище и оставляла багровый след.

— Всё, Сань, закругляйся! — остановил Стас свой хронограф. — Тормози, сказал! Или кишками пулю словить хочешь?

— Прошу, прошу... — хрипел кладоискатель-неудачник, завалившись на спину и вскинув лапы, как получившая трёпку собака. — Нельзя...

— Прости, что? — встал Станислав наизготовку.

— Нельзя меня убивать! — выпалил Саня, набрав в грудь воздуха. — Я стою денег!

— Знаешь, сочинитель из тебя так себе.

— Нет-нет-нет!!! — замельтешил Санёк руками перед дулом автомата. — Это правда! Слыхали про «Девять Равных»?

— Работал на них, — припомнил я. — Это гильдия торговцев, крупная и платит хорошо.

— Ага, — расплылся Саня в счастливой улыбке.

— К тебе-то они каким боком? — не опуская автомата, поинтересовался Стас.

— А сам как думаешь? Награду за меня объявили.

— Гильдия? За тебя?

— Вот представь, — осмелел Санёк, почуяв, что смог завладеть вниманием публики. — Я ведь не всегда с этими неудачниками по лесу шароёбился, да телеги обчищал, бензовозами добычу мерил раньше. Ветерок — моё погоняло. Банда у нас была в шестьдесят стволов. Вот так всех держали! — поморщился он, сжав в кулак ободранные пальцы.

— И где ж теперь та банда?

— Кто в земле, кто в тюрьме, кто по шайкам мелким разбежался.

— Ну, тебе-то при таких раскладах тюрьма не светит, — посчитал я нужным проинформировать ходячий кошель золота о последствиях. — Знаешь, как поступает гильдия с теми, кого оценила?

— Да, слыхал носы им режут, уши, руки по плечо, зенки выжигают и ставят клеймо на лоб, чтоб другим неповадно было.

— Чисто ради академического интереса спрошу, — присел я рядом, — перспектива получить пулю в жбан кажется тебе менее привлекательной, чем это?

— Так ведь пуля — вон она, — кивнул Ветерок на ствол калаша возле головы, — а до той поры, когда меня на гуляш строгать начнут, ещё не близко.

— Оптими-и-ист, ой оптимист. Ладно, — достал я из подсумка бинт. — Держи. Перевяжись и найди себе ветку какую-нибудь под костыль. Сколько хоть за тебя посулили-то, расходы окупятся?

— Двадцать золотых, — не без гордости ответил Ветерок, выливая кровь из сапога.

— Сносно. И, раз уж ты всё ещё жив, не могу не спросить... Почему мы не сделали этого раньше? — обратился я к Стасу, внезапно осознав вопиющую степень нашей коллективной глупости, на что тот пожал плечами:

— Как-то из головы вылетело.

— Гнев, — назидательно потряс я пальцем, — первейший соратник скудоумия.

— О чём спросить? — непонимающе повертел башкой Ветерок.

— Ты ведь со свой шайкой на Карачуне не первую неделю кормился?

— Нет, не первую.

— А ничего странного в последние дни не наблюдал, или, может, подельники рассказывали?

— Наблюдал! — энергично кивнул Ветерок. — Ещё как наблюдал, и дохуя странное! Пять дней назад это было, как сейчас помню. Иду я, значит, на ночь глядя посрать в овражек, без ствола, конечно. Луна полная светит. Только портки спустил — шасть! — тень чья-то меж деревьев промелькнула, да быстро так, и ни сучок, ни ветка не хрустнула. А я присесть-то успел, процесс идёт, чё делать — ума не приложу. Удирать несподручно, на помощь звать — а ну как только привлеку напасть эту? Сижу, значит, почву удобряю, и слышу — дышит кто-то позади, сильно так дышит, с присвистом. У меня аж волосы на затылке зашевелились. Ну всё, думаю, вот и конец мой пришёл, и такая, сука, обида взяла. А присвист тот всё ближе-ближе, шеей уже тепло чую. Нет, думаю, нахуй это, рвать отсюда надо. Пускай в говне, зато живой, авось, останусь. Вперёд, значит, наклонился слегонца, низкий старт принял, да как дам по газам! Бегу, портки руками придерживаю, оглянуться боюсь. А по лесу за спиной: «У-у-у-у-у». В лагерь примчался, винтарь хвать... Да только нет вокруг никого, кроме корешей моих заспанных. Глядят на меня, нихуя не понимают, а я стою посреди поляны с СВД в руках, штаны обосранные на землю упали, и чую — горло дерёт нестерпимо. Только тогда понял, что ору дурниной. Такие дела.

— Что ж... Весьма занимательно, но обстоятельства твоих дефекаций лежат несколько в стороне от области наших интересов. Без обид. Я спрашивал о странном на дороге.

— А, — слегка расстроился говноспринтер. — Было и на дороге странное. Да-да, как раз за день до того. Сидели мы, значит, в засаде, вот прям как сегодня, бревно поперёк дороги кинули, ждём. Утро тогда было тихое-тихое. Слышу, гул мотора, да не одного. Я-то сразу смекнул, что надо когти рвать, а Витька — долбаёб — погоди, говорит, погоди, сейчас как шуганём, побросают всё, вот улов-то будет. Ладно, сидим дальше. И тут показывается из-за поворота целая колонна. Я в прицел гляжу, не пойму, что за машины такие, танк-не танк, без башни, а с отвалом, на манер бульдозера, и сзади тоже херня какая-то, типа строительной. А за тем недотанком, что в голове, пара грузовиков с кунгами, следом здоровенная фура, и цистерна предпоследней, бензовоз, наверное. Но не такой, какие логисты тут гоняют, небольшой, наверное, только чтоб самой колонне заправляться было чем. Ну и ещё один недотанк замыкающим. Короче, идёт та колонна на всех парах в нашу сторону, а я эту бронированную дуру в прицел разглядываю, и хуй проссышь, куда ей шмалять-то. Разглядывал-разглядывал, и тут: «Та-та-та-та-та!!!», метров с двухсот пятидесяти крупняком зарядили, я чуть в штаны не навалил! Извиняюсь. Как вы все нас видите-то, а?! В общем, я направо, Витька налево, в кусты закатились, я оттуда за пенёк, на пристреленную позицию. Думаю, тормознут ведь сейчас, никуда не денутся. Ага, бревно наше с дороги улетело, как спичка, даже ходу не сбавили. А из кунгов в обе стороны так ебанули, что пень мой чуть в труху не развалился. Витьку чудом не зацепило. Не абы как лупили, прицельно. Чертовщина какая-то. Я ещё тогда подумал, что пора с этой хуйнёй завязывать. Вот кабы вас не повстречал, глядишь, и зажил бы честной жизнью.