Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Склоняюсь к «лево», — поделился Станислав своим бесценным мнением.

— Обоснуй.

— Много прожорливой техники, много людей, хорошо организованы, отлично оснащены и информированы — они не могут базироваться у чёрта на рогах, как какие-то племена одичавших дегенератов. Следовательно, они едут на восток.

— Соглашусь, — кивнула Оля. — На западе они себя просто не прокормят.

— А на юге? — дал я пищу для размышления. — Что если они двинули до Шацка, а оттуда по А-143 на Тамбов?

— Шутишь? Ты давно был в Тамбове?

— Ещё до нашего знакомства. А что?

— Он почти вымер. Чёртова копоть, года три назад только об этом и судачили везде. Говорили, что зараза с Липецка пришла.

— Как?

— Мародёры. Залезли, куда не стоило, и вернулись с подарком.

— С липецкого мора уже лет тридцать минуло, — припомнил Стас изустные предания старожилов. — Я слышал, там фосфором всё выжгли.

— Всё да не всё, как видно. Короче, в те края теперь только совсем отмороженные суются, а наши ребята на отморозков не похожи. Я сама от одного аппетитного заказа отказалась, когда узнала, куда объект рванул.

— Да, чернота тебе не к лицу, — провёл я пальцами по шелковистой Олиной щеке. — Видала когда-нибудь заражённых, вдыхала их запах?

— Нет, — отстранилась Оля, сморщив носик. — Но ты ведь мне сейчас расскажешь, и я никак не смогу этого избежать, верно?

— Они пахнут прокисшими щами. Это из-за бактерий, которые плодятся в гнойниках. Сначала поражаются слизистые: рот, нос, глаза, гениталии краснеют, изъязвляются. На коже проступают сосудистые бляшки, потом возникает нарыв, тёмно-лиловый, он растёт, пока не лопнет. Края опадают и чернеют вместе с очагом, из которого продолжает сочиться гной. Напоминает кратер затухающего вулкана. Плоть вокруг воспаляется, отекает, становится очень болезненной для любого прикосновения, любого движения. Суставы начинают жутко ныть, как у столетнего артритика, они размягчаются, хрящи гниют, суставная жидкость утекает из сумок. Лезут волосы, ногти сходят, зубы вываливаются из воспалённых кровоточащих дёсен. Разрушаются сосуды, по всему телу появляются гематомы, прямо как трупные пятна. Органы начинают отказывать один за другим, пища выходит непереваренной, моча с кровью, лёгкие заполняет слизь. Прижизненное разложение. Неделя-две, у кого как. Они стонут, хрипят, захлёбываются кровавой мокротой... И бинты, эти бинты повсюду, бурые, с кусками присохшей плоти, в тазах, на бельевых верёвках, изголовьях коек, полу. Мокрыми они воняют ещё сильнее. Запах горя, отчаяния и смерти. И, что интересно, мозг у большинства инфицированных продолжает функционировать на удивление исправно, редко какой счастливчик впадает в забытье. Они всё чувствуют, всё осознают и ничего не могут с этим поделать.

— Закончил? — сглотнула Оля подкативший к горлу ком.

— Нет, я ещё хотел рассказать про отхожие места при полевом госпитале с заражёнными. Видели когда-нибудь гору...?

— Пожалуйста, давай прервёмся. Если рассказывать даже такие чарующие истории больше одной за раз, они теряют свою волшебную изюминку.

— Полевой госпиталь? — спросил Станислав, приподняв бровь. — Я думал, с чёртовой копотью сразу в яму и сверху напалмом в два слоя.

— Ах, мой юный друг, — вздохнул я, — то было в давние времена, на землях вам неведомых, где люди ещё помнили о врачебном долге и почитали такую рутинную ныне процедуру, как сожжение пациентов живьём, за зло.

— Не пизди, ты не настолько старый.

— Но повидать успел побольше твоего.

— И как сам не заразился?

— Оля, — указал я на мою прекрасную помощницу, призывным жестом, — давай! Озвучь нам свою блистательную гипотезу, перевернувшую мир медицины с ног на голову. Или наоборот? Ну!

— Зараза к заразе не пристанет, — возвела она светлый взор к небесам.

— Молодец!

— У тебя что, иммунитет? — не удовлетворился полученным разъяснением наш охочий до науки шофёр.

— Возможно. А может повезло. Как бы там ни было, я не намерен специально это проверять.

— Они все умерли? Те, кто был в том госпитале.

— Скорее всего. Перед моим уходом симптомы отсутствовали только у двух медиков из дюжины.

— Но они всё равно продолжали ухаживать за больными?

— Да. Ухаживали и хоронили.

— Считаешь, это правильно? Врачебный долг и всё такое. Сжигать пациентов живьём — зло, а поддерживать им жизнь, когда зараза набирает силу и грозит убить миллионы — добро?

— Нет никакого добра и зла, Станислав. Это были контуженные моралью люди, они поступали глупо. Но — чёрт подери — такая глупость достойна уважения. И знаешь, если уж говорить о заразе, то все мы — не более чем педикулёз на теле планеты. Она существовала без нас миллиарды лет, и, думаю, только недавно почесалась, заподозрив неладное. Так какая по большому счёту разница, сгинем мы или продолжим докучать матушке-Земле? Те люди хотя бы умерли, не изменив своим принципам. Они знали, ради чего жили. А ради чего живёшь ты? За что готов умереть?

Стас задумался, но не найдя ничего достойного для продолжения диалога, снова сконцентрировал внимание на дороге.

— Что? — поймал я осуждающий взгляд Оли.

— Ничего, — отвернулась она и кивнула вперёд: — Мы доехали.

Прямо по курсу показался просвет. Наш дискуссионный клуб на колёсах оставил позади просеку и, перемахнув небольшой ручей, выкатил на середину дороги.

— Ну, — ударил по тормозам Стас, — с направлением вопрос решён, или как?

— Выпусти, — пролез я мимо поджавшей ноги Оли.

Широкая относительно ровная лента утрамбованной грязи уходила в обе стороны и терялась в утреннем тумане зажатая чёрными деревьями. Никаких следов вокруг, кроме наших.

— Что думаешь, лейтенант?

— Мне об этих местах известно гораздо меньше, чем тебе, — пожал плечами Павлов, кутаясь в плащ-палатку.

— А ты спроси у своего приятеля.

— Знаешь, куда они поехали? — без шуток обратился лейтенант к квазимоде, на что тот отрицательно свистнул. — Он не знает.

— Толку с вас, как с говна патоки, — вернулся я в кабину. — Восток. Мы едем на восток.

Глава 21

Автомобиль. Говорят, раньше, до войны, в городах трудно было найти свободное место, чтобы припарковать своего железного коня. Автомобили повсюду, от крохотных микролитражек до громадных фур с пятисотсильными тягачами сверкающими хромом и лаком, улицы гудели от моторов и покрышек, нужно было смотреть по сторонам, чтобы не угодить под колёса. Сейчас, дабы увидеть автомобиль, нужно зайти в приличный город и как следует поискать, но и тогда шансов на успех не слишком много. Скорее всего, на глаза попадётся нечто сваренное из ржавых труб и мятой жести, на лысых разногабаритных шинах, тарахтящее что тот дед после гороховой похлёбки. Машина? Да. Автомобиль? Нет. Реликты вроде нашего ЗиЛа — городские достопримечательности, если не легенды. Думаю, стелющиеся по асфальту ослепительно эффектные четырёхколёсные агрегаты, похожие скорее на шоссейную ракету, нежели на автомобиль, производили в своё время меньшее впечатление, чем ныне производит неказистый видавший виды ЗиЛок с примотанными проволокой зеркалами и покрытым паутиной трещин лобовым стеклом. Точить стволы и клепать патроны в условиях постинформационной эпохи глобального пиздеца оказалось значительно легче, чем делать блоки цилиндров и карданные валы, не говоря уж о коробках передач и прочей сложно сочленённой хуете. Вымирающие железные динозавры, казалось, чувствовали близкий конец и, стараясь взять от жизни по максимуму, жрали бензин с солярой как не в себя.