Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Серафим, говоришь?

— Это батя его так назвал. Он у меня верующий очень. Кресты вот заставил нарисовать, для защиты.

— Не разделяешь, стало быть, батиных взглядов?

— Да не особо, — пожал парнишка плечами и взялся черкать карандашом. — По мне так пулемёт надёжнее. Хотя, кто его знает. Видал я, как и в броневиках народ крошили, а мы с батей вот целы до сих пор, — сделал он не по возрасту глубокое умозаключение и, замолчав ненадолго, добавил: — Хотите, и вам кресты нарисую?

— Нет, пожалуй, но за предложение спасибо. А ты сам откуда?

— С Касимова. Неделю назад выехали. Думали, как раньше, в Муроме бензин сбыть, и только тут узнали, что власть сменилась. Теперь, наверное, придётся в Коврове покупателей искать. Слыхали, что с Муромом-то стало?

— В общих чертах.

— Говорят, газом всех потравили, а трупы на стене развесили, и вороны их клюют теперь. Правда, нет?

— Всякое может быть. Чего рисуешь-то? — кивнул я на листок.

— Да так, — смутился парень.

— Покажи. Ладно, не ломайся, я разного повидал, смеяться не стану.

Парень вздохнул и протянул мне бумагу. На мятом покоробленном от влаги листе красовался плечистый мужик в рогатом шлеме, взгромоздившийся на гору черепов и держащий на плече огроменный меч, по виду тяжелее его самого.

— Книжку тут одну прочитал, — потупив глаза, пояснил юный иллюстратор, — захотелось нарисовать.

— А неплохо.

— Правда?

— Определённо. У тебя талант, развивай, хороший рисовальщик без работы не останется. Глядишь, и по Карачуну мотаться не надо будет, — я протянул рисунок обратно, и только тогда заметил на обратной стороне перегнувшегося листа подозрительно знакомое изображение.

— В Муроме сорвал, — виновато поджал губу парнишка. — Бумагу раздобыть непросто. А вы знаете, за что его разыскивали?

— Старосте на сапог плюнул?

— Не, говорят, он двух безопасников убил — одного застрелил, прямо в лоб, а второму прикладом голову снёс подчистую. И всё из-за женщины, — добавил желторотый романтик со вздохом. — Он думал, безопасники её убили, а она живая оказалась, только без сознания.

— Откуда знаешь? — оглянулся я и, сам того не ожидая, заговорил шёпотом: — В Муроме слышал?

— Там с неделю только об этом и было разговоров. Награда-то видали какая? Люди разное болтали, говорили, что сорок золотых за простого убийцу не платят, хоть он всех безопасников перебей. Вроде как украл он что-то у муромских. А потом газ, и трупы на стенах... Чудно всё.

— Чудеса случаются. А с женщиной той, что дальше приключилось?

— Слышал, в госпиталь её положили, — парень хмыкнул и добавил несколько штрихов к своему рисунку. — Только вряд ли ей это помогло.

— Да уж. Ты вот что... Как бы сказать? Не распространяйся об этом, пока мы здесь. Лады?

— Лады, — приподнял бровь мнительный малый. — А почему?

— Просто не распространяйся. Вот уедим, и можешь хоть...

Пока я это говорил, смотрящие поверх моего плеча глаза носителя изустных преданий плавно округлялись, а челюсть опускалась, заставляя нервно подрагивать оставшуюся без опоры нижнюю губу.

— О чём не распространятся? — раздался вдруг за спиной голос Станислава.

Сука, что за манера подкрадываться!

— Ни о чём, — обернулся я, не успев придумать ничего умнее. — Меньше болтаешь — дольше живёшь.

— Да ну? А при чём тут наш отъезд? — Стас, глядя на оцепеневшего парня, включил страшное лицо номер два «кажется, меня хотят наебать, убью к хуям, на всякий случай», — Хер ли ты пялишься?

— Я не пялюсь, — потупил взгляд побледневший сказитель и сделал попытку избавиться от улики в руках.

— Что у тебя там?

— Да это ничего...

— Дай сюда!

Не тратя времени на оценку художественных достоинств произведения, Стас перевернул листок и хмыкнул:

— Про меня, значит, разговор.

— А про кого ещё? — пожал я плечами. — Слава бежит впереди тебя.

— Зубы мне не заговаривай. О чём он не должен распространяться?

— Если я скажу, тебе не понравится.

— Мне уже не нравится, и всё сильнее.

— Вижу, но тогда тебя прям корёжить начнёт, до того будет мощная неудовлетворённость услышанным. Я не могу так рисковать твоим психическим здоровьем, которое, по правде говоря, и без того не в лучшем состоянии.

— Что происходит? — подключился к нашему врачебному консилиуму Павлов.

— Какая-то херня, — поделился с ним авторитетным мнением Станислав. — Эти двое тут перетирали обо мне и не хотят говорить что.

— Некрасиво, — поставил диагноз лейтенант. — Я предлагаю прояснить тему ваших разговоров.

— Уверен? — поинтересовался я. — Ведь, следуя твоим рекомендациям...

— Говори уже! — вспылил Стас.

— Ладно, ты сам этого хотел. Помнишь ещё ту... Катерину, кажется?

Напряжённое лицо Станислава обмякло и вытянулось.

— Так вот, — продолжил я, — есть мнение, что она была не такой уж и мёртвой на момент вашей последней встречи. Мне продолжать?

— Да...

— Если верить источникам этого молодого человека, — указал я на дышащего через раз собирателя фольклора, — после твоего спешного отбытия Катерину поместили в муромский госпиталь. Я правильно говорю?

— Угу, — кивнул парнишка.

— Продолжай, — ответил Стас на мой немой вопрос.

— Госпиталь находится внутри периметра, — развёл я руками. — Собственно, на этом наша увлекательная история подошла к концу. Спасибо за внимание, до новых встреч.

— А как...? — вцепился Стас парню в плечо. — Как давно ты об этом слышал?

— Я не помню точно, — поморщился тот от боли. — Больше недели назад. Может, дней десять-двенадцать.

— Между тем, как я видел её в последний раз, и тем, как Муром... — запнулся Станислав. — Сколько мы в пути?

— Неделю, — ответил Павлов.

— Неделю, — повторил Стас, нервно улыбнувшись, и начал загибать пальцы: — Два дня перед этим Муром был в блокаде. Значит, есть минимум один день.

— Что за день?

— День, в который её могли выписать!

— А случай-то потяжелее, чем думалось, — насилу удержался я от того, чтобы садануть себе ладонью по лбу.

— Ты не понимаешь! — схватил Стас меня за плечи, и я приготовился уклоняться от лобызаний, но дело по счастью ограничилось горящими глазами и безумной улыбкой. — Катя! Она может быть жива! — он тряхнул меня, словно надеялся, что это поможет бредовой идее проникнуть в мой мозг, а потом отпустил и схватился за свою голову, безусловно, в этом нуждавшуюся: — Я должен вернуться в Муром.

— Бога ради, что ты несёшь?

— Ей может требоваться помощь, моя помощь. У неё никого больше нет.

— Эй, Стас. Стас, посмотри на меня. Ты помнишь, как она выглядела в тот, последний, раз?

— Она лежала на полу. Без движений. В луже крови под головой. Я решил, что она мертва, что её убили, — спрятал он лицо в ладонях. — Я оставил её там, одну. Даже пульс толком не проверил.