Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Твою мать! Только отъехали же!

— Разорви дистанцию, — посоветовал я, наблюдая в свою смотровую щель вихляющий зад впереди идущей колымаги, и оказался чертовски прозорлив. Ближе к середине колонны ухнуло, дорогу заволокло чёрным дымом, и наша до того стройная вереница чрезвычайно быстро превратилась в подобие раздавленной агонизирующий гадины. — Влево-влево бери!!!

Что-то с грохотом врезалось в лобовую броню, по правому борту заскрежетало, впереди было черным-черно, но машина продолжала движение, раскачиваясь на множащихся неровностях под колёсами, пока...

— Бля!!! — вжался Павлов спиной в сиденье и напрягся, будто хотел продавить ногой пол.

Вот теперь я понял всю суть словосочетания «резкое торможение». Закрыть голову руками — лучшее, что пришло в неё. Неумолимая инерция швырнула моё бренное тело вперёд, как ссаную тряпку, я саданулся... кажется, всем, что было в наличии, и сгруппировался в позе зародыша под торпедой. Сквозь звон и тоненький писк до слуха добрался стук шарашащего из кузова «Корда», быстро превращающийся в раскатистый «бах-бах-бах». Закрывающий правое окно лист стали, приняв вражескую очередь, пошёл крупными волдырями и осыпал меня рыжей пылью. Павлов лежал на руле, проиграв тому в соревновании на прочность конструкции, но ещё дышал. Стащив лейтенанта на диван, я отыскал улетевшую под педали ВСС, и открыл бойницу, правда, толку это не принесло — чёрная копоть застлала дорогу непроницаемой завесой. Правая дверь оказалась заблокирована. Перебравшись через бесчувственное тело командира, я отодвинул заслонку левой бойницы — тут картина оказалась получше, копоть была не столь жирной и за ней, в прозрачном ноябрьском березнячке копошились несколько фигур, перемещающихся от дерева к дереву и постреливающих в нашу сторону.

Упершись задницей в светлую командирскую голову, я загнал патрон в патронник, прицелился, и уже готов был потратить дорогущий ПАБ-9 на совершенно не стоящую подобного расточительства особь, как та вдруг вылетела из-за пробитой насквозь берёзы сантиметров в тридцать толщиной, и грохнулась на заиндевевший подлесок, лишившись правой руки вместе с ключицей и куском шеи. Изрыгающий свинцовые проклятия ствол «Корда» херачил так, что перенаправленная ДТК мощь 12,7×108 заходила теплом в кабину через бойницу. Пули прошивали дерево за деревом. Берёзки потоньше валились, потолще — обзаводились сквозными дуплами. А пройдя сквозь древесные волокна, обезображенные бесформенные комья свинца, висящие на металлокерамических сердечниках, вгрызались в сочное мясо.

По собственному опыту знаю, насколько это неприятно — быть уверенным, что имеешь укрытие, а по факту оказаться защищённым, как юная монашка на сатанинском шабаше. Хочется стать маленьким, крошечным, чтобы поместиться за камушек, распластаться по дну ямки, зарыться в корнях, лишь бы смерть прошла мимо, лишь бы сожрала другого.

Люди в лесу, испытав, должно быть, схожие чувства, попадали наземь и предприняли попытку отползти задним ходом с линии огня. Одиночные выстрелы «Корда» звучали вперемешку с СВД, но авторство попаданий определялось безошибочно. Там, где «весло» Ветерка и моя ВСС заставляли ползунов лишь клюнуть носом, максимум, сорвав шапку с пробитой головы, любимец Станислава обезглавливал, корёжил и всячески нарушал задуманную природой конструкцию антропоморфных организмов. Один такой, утюжащий пузом небольшой холмик, схлопотал пулю в лоб и та, благодаря настильной траектории, вышла с противоположного конца. От черепа осталась нижняя лицевая часть, свободно расстелившаяся по земле, остальное раскидало, как арбузные корки. Пуля, судя по всему, перепахала почти весь позвоночник, и тело выгнулось едва ли не под прямым углом. Вырванная из таза нога отлетела за холмик так легко и непринуждённо, будто была пришита гнилыми нитками и набита соломой. Внутри закутанного в бушлат кожаного мешка образовалось ливерное пюре, которое ещё долго будет сочиться из развязанной горловины и других прорех. Зрелище не сказать чтобы приятное, но оно как нельзя лучше демонстрирует, что в действительности представляет собою человек. Такое нужно показывать детям, дабы раз и навсегда запомнили своё место в мироздании и не забивали головы разной духовной хуетой.

Ошибившиеся с выбором укрытий охотники до чужого добра на левом фланге довольно быстро закончились, и «Корд» взял передышку, а я попытался вернуть пропустившего всё веселье командира в чувства.

— Эй, — влепил я лейтенанту оплеуху, размахнувшись так сильно, как только сумел в стеснённых условиях кабины, — вставай.

Павлов поморщился и что-то прошлёпал губами.

— Вставай, говорю, царевна спящая! — добавил я оплеуху с другой стороны, для симметрии. — Решай проблемы!

— Да... — захлопал лейтенант глазами. — Что слу..? Блядь! Хватит!

Третья оплеуха была, наверное, лишней, но я не смог отказать себе в удовольствии.

— Мы во что-то въебались и стоим. Вокруг враги.

— Все целы? Машина на ходу?

— Вроде. Мотор работает.

— Что с колонной? Как дорога? — сел Павлов, потирая украшенный фингалом лоб.

— Эй, кузов! — стукнул я кулаком в заднюю стенку кабины, крича в бойницу. — Что на дороге?!

— Полная жопа! — крикнул в ответ Стас. — Не проехать!

— Полная жопа, не проехать, — передал я разведдонесение командиру.

— Слышал. Машину бросать нельзя, без неё кранты. Я вылезу, осмотрюсь и... может, чего придумаю.

— Удачи, — не стал я разубеждать и снова стукнул в заднюю стенку: — Павлов выходит! Не замочите!

Снаружи ещё раздавалась стрельба. Стреляли всё больше одиночными, это не было похоже на штурм или ожесточённое сопротивление. Колонну добивали.

Лейтенант схватил свой карамультук и приоткрыл дверь:

— Если со мной что случится, — замешкался он, и вынул из кармана листок бумаги с цифрами, — тут частота для связи со штабом.

Мне бы хлопнуть его по плечу и сказать, мол, да ничего с тобой не будет, ты ж живучий сукин сын. Но вместо этого меня пробило на смех.

— Что? — улыбнулся Павлов растеряно.

— Некоторым, — взял я листок, — надо как следует въебать по голове, чтобы осознали свою смертность. Вперёд, прикрою.

Я вылез следом и взял наизготовку, не отходя от кабины.

— Что он делает? — перегнулся Ветерок через борт и кивнул вслед лейтенанту.

— Пытается быть героем.

Картина на дороге оптимизма не внушала. Удар из засады перерезал колонну надвое, голова ушла вперёд — во всяком случае, бензовоза видно не было — а отрубленный хвост скорчился посреди Карачун-тропы и слабо агонизировал. Кто-то молил о пощаде, кто-то отстреливался, но большинство уже ни о чём не беспокоилось.

Перед носом нашего ЗиЛа, чуть правее, застыл обеспечивший нам резкое торможение агрегат, который, в свою очередь, въехал в зад впередиидущего, а тот протаранил здоровенный «Урал», отчего эту громадину развернуло поперёк дороги, не оставив никому позади шансов на проезд. Ещё один видимый с моей позиции тарантас объехал нас слева и попытался проскочить, но его нынешнее положение кверху брюхом в кювете ясно демонстрировало результат этой попытки.