Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Тщ-щ-щ, — приложил я палец к губам, глядя в направленные на меня стволы. — Самооборона, чистая самооборона. Вы же сами всё видели. Эй, давай-ка не балуй, — забрал я ПМ из расстёгнутой озорными ручонками кобуры, и снял с поникшего плеча АКСУ. — Ещё поранишь кого-нибудь.

— А ну отпусти его, — тряхнул СКСом дед-лесовик.

— Не могу.

— Это почему ещё?

— Он неадекватный. Как только сниму с пера, он же сразу чего-нибудь отчебучит, и все наши дипломатические достижения пойдут прахом.

— Отпусти, сказал, — не подействовали на деда мои аргументы. — Живо, а не то башку прострелю.

— И что тогда будет? Ну, подумай. Ты стрельнешь, они стрельнут, все начнут стрелять, погибнет много хороших людей, и всё из-за одного долбаёба, не умеющего держать руки при себе. Ты, в самом деле, этого хочешь?

Коса попытался сказать что-то в свою защиту, но пришпиленный к нёбу язык плохо слушался. Из наполненного кровью рта полилось, согревая мои замёрзшие пальцы.

— Нельзя так, — помотал башкой дед. — Он же кровью истечёт.

И в самом деле, Косе заметно поплохело, глаза начали закатываться, а кожа лица обрела нездоровую бледность.

— Ничего, переживёт, — соврал я. — Если выну, будет только хуже.

Двое крайних в разомкнутом круге начали медленно передвигаться мне за спину.

— Сынок, — зашёл дед с козырей, — я тебя по-хорошему прошу, отпусти его. Иначе, богом клянусь, выстрелю.

— Ладно, — пожал я плечами и вынул клинок из Косы.

Тот захрипел, бухнулся на колени и попытался зажать рану, но кровь хлестала промеж пальцев, стремительно покидая прохудившийся организм.

— Должно быть, промазал немного, — сделалось мне как-то неловко. — Баланс непривычный, — взвесил я кинжал, будто оправдываясь, чего сам от себя не ожидал.

Коса тем временем завалился набок и принялся пускать пузыри в ширящейся красной луже.

— Он умирает, — блеснул неслыханной прозорливостью один из моих угнетателей. — Эта мразь его убила!

Запах крови защекотал ноздри. Колючий озноб прокатился по телу.

— Не суети, — отступил дед-лесовик, продолжая держать меня на прицеле, как и остальные пятеро. — Сынок, положи волыны на землю. Положи их. Медленно.

Ме-е-едле-е-енно-о-о.

Щелчок УСМа за спиной дал сигнал на старт. Резко вниз. Три горячих трассы над головой. Хруст пробитого клинком колена. Зарождающийся крик. Хлопок ПМа, ещё, ещё, ещё. Мой палец жмёт на спуск снова и снова, после томительного ожидания, когда эта чёртова пружина вернёт затвор на место. Слишком медленно. Приятная тяжесть кинжала в правой руке намекает: «можно и побыстрее». Холодная сталь — продолжение меня — погружается в мясо. Раз-раз-раз. Быстро. Так быстро, что сердце не успевает выплюнуть кровь. Пах, локоть, шея, колено, печень, висок... Горячий воздух дрожит, разрываемый пулями. Во все стороны. Несколько криков сливаются в один утробный вой. Крохотный пятачок посреди дороги охвачен бурей хаоса, ужаса, безумия, и я в её глазу.

Шесть тел всё ещё стоят, когда клинок выходит из своей последней жертвы, и кровь срывается с гладкого металла, будто масло со стекла. Алые капли опускаются как снег в пороховом тумане. Раж отступает, и мир снова обретает вес. Тела тяжело оседают на землю. Некоторые ещё трясутся в агонии, хрипят. Но они уже мертвы, просто... смерть чуть отстаёт от меня.

— Не против? — отцепил я с Косы ножны, и примерил себе на правое бедро. — Красота.

За время моего тесного общения с шестью воинами дороги, парочка стрелков на огневом рубеже успела обзавестись новыми отверстиями и оставила позиции по причине ухудшившегося здоровья. А со стороны родного ЗиЛа доносился надрывный вопль, полный тревоги и отчаяния:

— Ко-о-ол!!! Ко-о-ол, ты живой?!!

— Порядок!!! — заорал я в ответ и поморщился от резанувшей по глазам мигрени. — Я иду!!! Не стреляйте!!!

Чёртово похмелье. С каждым разом всё хуже.

Стас и Ветерок вели неусыпное наблюдение за вражескими позициями, Павлов стоял, приставив ствол своего «Скаута» к башке главаря.

— Цел? — проявил трогательную заботу лейтенант, когда я заполз в кузов и привалился к борту.

— Бывало и целее.

— Чё за хуйня случилась? — поинтересовался Станислав, не отрываясь от прицела своей новой пассии.

— Хуйня... — повторил я, впав в постражевую меланхолию. — Это жизнь, дружище. Вся наша жизнь... Можете расслабиться, больше никого не осталось.

— Как? — выдохнул главарь, будто его только что жёстко наебали.

— Хуйня случилась. Ты же слышал. Про упакованных ребят на крутых серых тачках знаешь что-нибудь?

— Про кого?

— Господи, как тошно... Тихой, так звать?

— Да.

— Тихой, пять минут назад ты был старшим хоть и говённой, но банды. Теперь ты просто язык. Начинай работать, не действуй на нервы.

— Но, — обмяк он, и заблестел глазёнками, будто бородатый младенец, — что за ребята? Какие тачки?

— Не знаешь?

— Не знаю, — помотал он головой, чуть не плача.

— Тогда нахуй ты нужен?

ПМ хлопнул, и во лбу Тихого появилось аккуратное отверстие.

— Грузите хабар. Ветерок.

— Да.

— Найди выпить.

Глава 32

Раж. Наверное, не будь его, не было бы и меня. Не знаю, откуда он берётся, не знаю, что есть во мне такого, чего нет в других. Это данность, с которой я вырос и живу. Кому быть за него благодарным — матушке-природе или генетикам Железного Легиона? Я не знаю. Возможно, виной всему случайность — грязная чашка Петри, похмелье лаборанта, выброс плазмы в солнечной короне. Так или иначе, раж во мне, и с этим ничего не поделаешь. Иногда я считаю его даром, иногда — проклятием. Иногда убеждаю себя, что контролирую стихию, иногда стихия убеждает меня в обратном. Он забрал десятки жизней и заберёт ещё. Но чем дальше, тем яснее я понимаю — последней из них будет моя.

— Последствия форсажа? — поморщился Павлов сочувственно.

— Форсаж... — попробовал я на вкус новое определение комплексного изнасилования организма и лёг на пол кузова, надеясь, что это поможет голове не взорваться. — Хм, забавно.

— Что ты чувствуешь? — присел лейтенант рядом.

— Бывал внутри работающей камнедробилки?

— Херово, должно быть. Голова трещит, все мышцы ноют?

— Мне кажется, или этот разговор в самом деле доставляет тебе удовольствие?

— Нет, конечно, — потрепал лейтенант по голове ищущего ласки Квазимоду. — Просто интересно, во что оно обходится.

— Тебе не по карману. И, знаешь, твой бубнёж мне отнюдь не помогает.

— Нашёл! — донёсся снаружи радостный возглас Ветерка, а затем и сам он появился в кузове, стуча костылём и победно тряся бутылкой с коричневатой жидкостью. — Во! Там этого добра четыре ящика целых! И в побитых ещё набрать можно!

— А вот это должно помочь, — приподнялся я на локтях и откупорил сосуд с зелёным змием. — Сам-то пробовал?