Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— А знаешь, — села она на кровать и с заговорщическим видом провела пальцами по моей груди, — ты мне нравишься, хоть и стараешься быть мудаком.

— Ты откуда таких слов в лесу набралась?

— Признайся, — наклонилась она к моему уху, — тебе ведь тоже понравилось.

Не стану отрицать, соглашаясь на это сомнительное мероприятие, я рассчитывал на куда как меньшее, нежели получил по факту. А что касается некоторых Дусиных особенностей... Тут как с подтухшей рыбой — если перебороть отвращение, можно влюбиться. Ну, или, по крайней мере, спокойно переварить.

— Ну так, пойдёт, — не стал я откровенничать.

— Пойдёт?! — вскочила она на меня, озорно смеясь, и замахнулась кулачком: — Ах ты...! — после чего наклонилась и, поцеловав меня в губы, с серьёзным видом добавила: — Хочу, чтобы у наших детей были твои глаза. Как ты заполучил такую красоту?

— Считаешь, они красивые?

— Безумно. Они как солнце в янтаре, — провела она пальцем по моему веку.

— Я получил их в награду.

— За что?

— За то, чего мне пока не удалось добиться.

— Так это аванс? — снова прильнула она своими губами к моим.

— Именно.

— Надеюсь, тебе никогда не придётся его возвращать. Расскажи о себе. У тебя, наверное, интересная жизнь.

— Почему ты так решила?

— Эти шрамы... — скользнули её пальцы по щеке к подбородку. — Они ведь не от бритвы остались.

— Только этот, — нащупал я рубец, проходящий через левую скулу. — Не успел увернуться.

— А этот, — тронула Дуся верхнюю губу.

— Кастет.

— А здесь?

— Прикладом. Осколки. Собака. Аккумуляторная кислота. Горячие клещи.

— Бедняжка, — прошептала она без тени издёвки, и её мягкие тёплые ладони обняли моё лицо. — Как много боли.

— Жалкие крохи от той, что причинил я.

— Ты — солдат?

— В некотором роде. Только моя война никогда не заканчивается.

— А ты пробовал?

— Что?

— Закончить. Может, я тебе в этом помогу?

Она повела плечами, и халат, как по волшебству, скатился с них. Струящийся из оконца утренний свет упал на полные молодые груди. А потом её голова взорвалась, почти синхронно с оглушительным и таким знакомым звуком выстрела.

Признаться, я чуть не обосрался. Довольно неприятно получать в лицо кровавые ошмётки, когда планировал получить нечто совершенно иное.

Обезглавленное тело Дуси качнулось и повалилось набок, заливая всё вокруг кровью. Из окна засквозило.

— Сука! — едва успел я натянуть портки, прежде чем дед Андрей с обрезом влетел в комнату.

— Дуся!!! — кинулся он к трупу. — Дусенька, дочка! Нет!!! Нет-нет-нет! Да что же это?! Что же это...

Сжимающие двустволку пальцы старика побелели. Я был готов. Когда обрез развернулся дулами в мою сторону, моя нога встретилась с его цевьём, стволы подбросило, грохнул выстрел. Дед Андрей отлетел назад в облаке порохового дыма и задёргался на полу. Сноп картечи разнёс охотнику нижнюю половину лица, отчего тот стал похож на человека-кальмара с этими болтающимися словно щупальца лоскутами окровавленной бороды. Я поднял выроненный обрез и вторым выстрелом прекратил мучения своего несостоявшегося тестя. Ещё минуту назад чистая уютная спальня, полная тепла и романтики, превратилась в кровавую баню с разметанными повсюду мозгами и обрывками скальпов. И я знаю, кто в этом виноват, о да.

— Ольга!!! — выскочил я на улицу в одном исподнем и с пустым обрезом в руке. — Твою мать!!! Какого хера?!

Мстительная дрянь стояла метрах в тридцати от избушки, рядом с двумя кобылами, и, как ни в чём не бывало, упаковывала свою винтовку.

— Я. Задал. Тебе. Вопрос, — вырвалось у меня рычанием из пересохшего горла, когда я подбежал.

— Ты в порядке? — состроила она озабоченную физиономию, оценивая мой не самый достойный внешний вид и продолжая приторачивать зачехлённую винтовку к седлу.

— Нет. Нет, Оля, я нихуя не в порядке. Я, Оля, чертовски — блядь — не в порядке. Я очень зол на тебя. Видишь это? — развёл я руки в стороны, демонстрируя отчего-то только усилившуюся эрекцию.

— Я сделала что-то не то? — округлила глазки мерзкая притворщица.

— Да, знаешь, пожалуй! — закивал я башкой, как эпилептик. — Пожалуй, ты явилась немного не вовремя и сделала немного не то!

— Прости, я нашла там, — обернулась она, — кровь и следы, будто тебя волокли, вот и решила, что ты в беде и надо помочь.

— Не еби мне мозги!!! — заорал я так, что аж глотку резануло, и весьма неосмотрительно ткнул Оле в грудь обрезом. — Ты в свой прицел прекрасно видела, что происходит. И всё равно выстрелила. Нет, не «всё равно», а потому и выстрелила! Это такая ебанутая месть, да? Я прав? Не отнекивайся! Ты могла бы пустить в ход «Вальтер», могла бы тихо войти и всех перерезать, могла бы... Но — сука — нет! Ты расчехлила свою дуру, выждала момент и снесла башку этой... этой...

— Кому? — уставилась Оля на меня, как на умалишённого.

— Уже не важно.

— Ладно, — пожала она плечами. — Тогда собирайся, у нас полно работы.

— У нас? С каких пор в твой лексикон вернулось слово «мы» и его производные?

— С тех самых, как я выяснила некоторые обстоятельства нашего общего дела.

— Ты о чём?

— Может, поговорим в доме? С пневмонией ты будешь мне бесполезен.

— Да, — поёжился я, только сейчас осознав, что стою босой на снегу, — это можно.

— Хм, уютная берлога, — оценила Ольга убранство ныне бесхозной избушки и, перешагнув труп деда Андрея, заглянула в Дусину спальню: — Миленько. Так что, эти двое тебя приютили?

— Я бы на твоём месте не развивал тему.

— Как хочешь, — плюхнулась она на дедовский топчан. — Чтобы не ставить тебя в глупое положение, скажу сразу — я знаю про золото.

Вот же ушлая пизда. Как? От кого?

— От Ветерка, — ответила Оля на незаданный вопрос, будто он настолько выпукло проступил на моём лице, что можно было покрывать типографской краской и печатать тираж. — Ну, точнее не от него самого, а от одного милого молодого человека из дознавателей, — улыбнулась она развратно.

— Ветерок жив?

— Не следила за его судьбой после допроса.

— Что ещё ты знаешь?

— Про Самару.

Блядь. Никогда нельзя бросать боевых товарищей на поле боя, не удостоверившись в их смерти.

— Ладно. Тогда зачем тебе я? С этим ты уже можешь идти к Святым.

— Мне бы этого не хотелось, — произнесла она с такой артикуляцией, которая заставляет глаза любого мужика фокусироваться исключительно на губах. — Если ты меня понимаешь.

Алчная сука. Моё воспитание.

— Что собирается делать Пенза?

— Готовят экспедицию. Похоже, Ветерок пел им о-очень убедительно. А что собираешь делать ты? Насколько я понимаю, твои обязательства перед Легионом за последние сутки подверглись нешуточным сомнениям.

— Ты про то, что эти два пидора обобрали меня и бросили подыхать?