Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Никаких обид, — приподнял руку Чабан, будто отгоняя назойливые предрассудки. — Ваша ученица далеко пойдёт. Не исключено, что затмит вас. Чего только стоит тот заказ в Саранске. Да, молва долетела даже до моих ушей. Восемь трупов. Шестеро малолетних детей. Всё выглядело как случайный пожар. Если бы ни одна деталь. О да, — чуть поднял Чабан указательный палец и покивал, — крохотная, почти незаметная деталь. Росчерк мастера, так сказать.

— Что за деталь? — взяло меня любопытство, смешанное с ревностью.

— Это было давно, — процедила Ольга.

— Чуть больше двух лет, — уточнил Чабан. — Вряд ли вы успели растерять свой талант. Но мы отвлеклись. Ведь разговор зашёл о награде. Негоже переводить его на другую тему. Рация... Да, я отдал вашим товарищам рацию, но позволил себе немного усовершенствовать её перед этим. И вот теперь, в обмен на ваши услуги, я готов предоставить вам пеленгатор, с точностью до пятидесяти метров указывающий место расположения той самой рации. Вы заинтересованы?

— М-м... Немного, — с трудом подавил я ребяческий восторг и произвёл колебательные движения ладонью в горизонтальной плоскости.

— Что ж, тогда, в дополнение к озвученному, я предложу сотню золотых, стандартного веса и пробы.

— М-м...

— Сто пятьдесят.

— Я даже не знаю...

— Упрощу вам задачу. Двести.

— Э... Так кого — чёрт подери — нужно убить? Только не говорите, что это Иисус.

— Нет, — расплылся в улыбке Чабан. — Я никому не возложил бы такой грех на душу. Слушайте...

Глава 44

Ненавижу себя. Я себе отвратителен. Не могу смотреть в зеркало. Почему я не сдох? И прочая, и прочая слащавая хуета, текущая вперемешку с карамельными слюнями изо ртов носителей моральных ценностей, которым довелось — внезапно! — нарушить свои непоколебимые принципы. Как же она меня бесит. Это даже хуже, чем проповедь попа-педофила. Сука. Это хуже, чем клятва в вечной любви у алтаря. Это — мать его! — хуже, чем слёзы наёмных плакальщиц! Это блядский пик, запредельная высота лицемерия! Если ты так себя ненавидишь, заплати мне, и я заставлю тебя страдать за все грехи так, что черти в аду прослезятся и положат в самый горячий котёл на реабилитацию. А если нет... Хуйли ты ноешь, мразь?!

— Я весь — внимание.

— Вы знаете, что в Сызрани есть бордель? — спросил Чабан, покивав, будто вспомнил о славных былых деньках. — Думаю, нет. Вы здесь впервые, а это заведение не сверкает огнями, зазывая клиентов. Оно неприметно.

— Странновато для борделя.

— Абсолютно с вами согласен. Более того, его владелица — Мадам — чурается слова «бордель» или, скажем, «блядушник», «притон», «проститутошная» и прочих общепринятых терминов, коими обозначают такие заведения. Знаете, как она его называет?

— Нет, — чистосердечно признался я.

— Дом терпимости.

— Хм, весьма изобретательно.

— Да, в изобретательности её не откажешь. Но сейчас речь о другом. Этот шалман с блядями содержит дюжину девок. Насколько мне известно, четыре шлюхи сейчас беременны. Беременная шлюха — что может быть бесполезнее?

— Не скажите. На определённом сроке они очень даже горячие. Кроме того, есть немало любителей грудного молока.

— Да, — ухмыльнулся Чабан, — пожалуй. Но вы должны знать Мадам, чтобы понимать ситуацию. Эта старая курва считает, что дети — дар божий. Я не шучу, мамка чертовски богобоязненна. Поговаривают, что она даже балуется самобичеванием. Но против этого я ничего не имею. А вот то, что она прячет от меня четырёх беременных шлюх — весьма прискорбно, — на этих словах лицо Чабана помрачнело, и былое радушие сменилась холодной злобой. — Они нужны мне. И ваша задача — доставить их сюда.

— Зачем? — напомнила о себе Оля.

— Что? — спросил Чабан таким тоном, будто дрочил на сцене сгоревшего театра и вдруг, в кромешной темноте, услышал аплодисменты.

— Зачем вам беременные женщины? — не сочла Оля за труд повторить вопрос.

— О, милочка, — вернулось на лицо Чабана прежнее стариковское обаяние, — как вы, вероятно, заметили, состояние моего здоровья оставляет желать лучшего. Я небедный человек, и могу себе позволить лучших врачей, каких возможно найти. И эти врачи дают свои рекомендации. Всё, что мне остаётся делать — следовать им неукоснительно.

— Как эти рекомендации связаны с беременными женщинами? — не унималась Ольга.

— Вы слышали о стволовых клетках?

— Да.

— Премного удивлён, — откинулся в кресле Чабан, поджав губу и задрав брови. — Что ж, тогда вам должно быть известно, что наибольшее количество этих клеток содержится в организме эмбриона, или, по крайней мере, новорождённого. С возрастом их число стремительно сокращается. Эти клетки, они... как невинность. А я в них остро нуждаюсь.

— И дети, и матери умрут, — произнесла Оля полувопросительно.

— Это проблема?

— Нет... Меня устраивает.

— Что? — не поверил я своим ушам.

— Я согласна, — пожала плечами Ольга, и снова обратилась к Чабану: — Вам важно, каким образом эти беременные шлюхи будут доставлены сюда?

— Ни чуть. Главное — живыми и с плодами внутри. Но у борделя серьёзная охрана — от шести до восьми бойцов. Здание — что-то вроде крепости. С оружием можно войти только штурмом.

— Но не сложнее, чем к вам? — улыбнулась Оля своей профессиональной размягчающей мужские мозги улыбкой.

— Немного проще, — ощерился в ответ Чабан.

Ты смотри, не сегодня — завтра к чертям на вилы, а глазёнки заблестели.

— Вы же понимаете, — нарушил я этот богопротивный флирт, — что по-тихому такое провернуть не получится?

— Безусловно. И я готов выделить своих людей для прикрытия.

— Для прикрытия шлюх.

— Для прикрытия, — повторил Чабан слегка раздражённо. — Вы профессионалы, или мои сведения неверны?

— Мы всё сделаем, — заверила Оля. — Но на подготовку потребуется время... И деньги.

— Аванс? — понимающе покивал Чабан.

— Пятьдесят золотых. Этого хватит.

— М-м... Справедливо.

Что — чёрт подери — она задумала? Подкупить охрану? Заплатить мамке? Свалить, не отработав? Хотя, нет, последнее маловероятно. Уж что-что, а свою репутацию Оля бережёт. Однажды она семь месяцев выслеживала цель только потому, что взяла аванс, и не желала его возвращать. Ведь всем известно — репутация строится годами, а просерается в один миг. И возврат аванса — первый шаг на пути к утрате авторитета. О кидке заказчика и говорить нечего, это крест на карьере. Да, мир охотников на людей весьма тесен, тут кругом общие знакомые, а уж как они любят перемыть друг другу кости — базарные бабы на их фоне кажутся образцами терпимости и немногословности. А темы всегда найдутся, почти всегда. Даже у меня за плечами есть пара-тройка эпизодов, которыми трудно гордиться. Даже у меня! Но не у Ольги. Эта девка как ямный пёс — разжимает зубы только удушив. Пёс, ха. Скорее, сука. Но какая! Кроме Ольги я знал только одну женщину в нашей тяжёлой профессии, её звали — Маша Свинорез. Честно говоря, баба была жуткая, до сих пор мошонка сжимается, как вспомню. Дочь мясника, скотину забивала с малолетства, а потом и папашку своего под нож пустила. Смотрел он на неё подозрительно, вот и закончил в бочке для засола. Парную кровь я впервые попробовал с её подачи. Чуть кишки не выблевал, а она смеялась. Её вообще веселило многое из того, что другим кажется дикостью. Например — свежевание живьём. Мало кто знает, но при умелом подходе с человека можно содрать процентов восемьдесят кожи единым куском, и, если жертва не подохнет от болевого шока, то некоторое время будет ещё трепыхаться. Маша это умела, очень хорошо умела. Её любимым методом допроса было — содрать шкуру с бедра и натереть голое мясо солью, которую она всегда носила при себе в кисете. А ещё при ней всегда был ремень для правки, цепь, набор мясных крюков, и здоровенный наполовину сточенный тесак. В своё время я многому у неё научился, в том числе и тому, что не стоит слишком уж афишировать свою мрачную известность. Казалось бы, при специфике нашей работы, сохранение анонимности — само собой разумеющееся правило, кое необходимо соблюдать в общении со всеми, кроме заказчика и цели. Но слава, с каким бы знаком она ни была, часто кружит голову. Именно это и случилось с Машей Свинорез. Дело было в одной затрапезной дыре, которой я и название-то не вспомню. Маша остановилась там проездом, пошла выпить в местный кабак, сцепилась языком с не в меру любопытным забулдыгой, слово за слово и, по пьяной лавочке, дошло до: «Да ты знаешь, с кем говоришь?». Он не знал, и она ему объяснила. А чуть позже выяснилось, что у них есть общие знакомые, не питающие к Маше особой любви по причине того, что однажды она негуманно обошлась с одним из них. Ночью Машу выволокли из кровати на двор и до утра насиловали толпой, потом освежевали, ещё живую, привязали её ободранную тушу к лошади и таскали по улицам, пока, наконец, не скормили свиньям. Да... Чему же учит нас эта печальная история? Тому, что нехуй выёбываться, пока враг не прикован цепью к батарее. Особенно, если природа обделила тебя тестостероновыми бубенцами. А Оля начала этим правилом пренебрегать, и уже далеко не в первый раз...