Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Вырубай, — кивнул я на приборную панель. — Хотя нет, погоди. Пока ещё видишь, смотри на меня и слушай. Если ты вообразил себе, что, как только начнётся заваруха, у тебя появится шанс сдристнуть — забудь об этом. Едва я почую твои гнусные мыслишки — а я почую — ты сделаешься приоритетной целью. И будь уверен — удрать не выйдет. Ты понял?

— Полностью.

— Хорошо. И вот, что ты будешь делать, когда мы поднимемся на третий этаж — ты, правдоподобно изображая тревогу и обеспокоенность за своего шефа, пойдёшь к первой паре караульных. Пойдёшь, даже если они тебе стволами грозить начнут. Не бойся их, я буду прямо за твоей спиной. Так что бойся меня. После того, как разберёмся с этими, повторим со следующими, и со следующими, а уж там и до Чабана дело дойдёт. Эй! — отвесил я бодрящего леща приунывшему Дениске. — Ты меня слушаешь вообще?

— Да-да, сначала к первым, потом ко вторым... правдоподобно... Я всё понял.

— Молодец, — покосился я на монструозный генератор: — Хорошо бы его, конечно, поломать, чтоб не включили раньше времени, да, боюсь, шумно будет. А ещё и током уебёт чего гляди. Электрик-то из меня аховый.

— Из меня тоже, — опередил Дениска мой вопрос.

— Может, граната найдётся? — спросил я в шутку, и каково же было моё удивление, когда Денис сунул руку под шинель и извлёк на свет божий РГО. — Ебать... Ты что, всё это время ходил с гранатой в кармане?

— На всякий случай.

— Не думал, что скажу такое, но ты начинаешь мне нравиться.

— Спасибо.

— А теперь ещё одно дельце перед основным мероприятием, — забрал я гранату, поставил РПК к стене, перекинул автомат за спину, размял шею и несколько раз глубоко продышался, — дай-ка мне по роже.

— Зачем? — выдохнул Денис удивлённо.

— Мне это нужно. Нет, грязный ты извращенец, для другого. Ну!

Дениска собрался силами и отвесил мне оплеуху, такую звонкую, что сам испугался.

— Твою мать... Ты меня подрумянить решил? Бей, как следует.

Вторая оплеуха вошла пожёстче. Щёку обожгло. Разбуженный раж лениво заворочался в своей глубокой норе.

— Уже кое-что, возможно, для твоих сучек. Бей, как мужик!

И тут с Денисом что-то случилось. Смазливую мордашку перекосило, на лбу проступила вена, заведённая назад рука со сжатым кулаком задрожала и, будто кистень, по широкой дуге полетела мне в скулу. Удар вышел что надо, и не желающий больше терпеть подобного беспредела раж полез наружу.

Денис, держась за ушибленный кулак, смотрел на меня всё более расширяющимися глазами, и его лицо медленно вытягивалось, одновременно теряя приток крови.

— Вы-ррру-бай, — прорычал, наконец, чужой голос из моего горла, и здание окутала тьма.

Я придавил лишённую чеки РГО к косяку тяжёлой дверью, подпёр её пулемётом и двинул к лестнице.

Мы поднялись на третий этаж так быстро, как только смог Денис, спотыкающийся чуть не на каждой ступеньке, чем, однако, невероятно бесил и не давал ражу потухнуть.

Ещё в начале пролёта между вторым и третьим этажом я услышал встревоженные разговоры караульных — и тех, что у лестницы, и тех, что дальше. А потом кто-то из ближних включил сучий фонарь.

— Бля...

— Я отвлеку, — будто прочитал мои мысли Дениска.

— Жмись к пррравой стене.

Мой верный смертник кивнул и, заведя свою командирскую песню, вышел в пучок света:

— Эй, парни, что за дела? Генератор сдох? Аварийный работает? Вы проверили? Там же куча аппаратуры!

А я меж тем, обтирая плечом левую стену, подходил всё ближе к первой линии обороны.

Глава 47

Есть на свете люди с особым даром. Обычно таких называют приспособленцами, но, на мой взгляд, это слово не в полной мере отражает суть явления. Ведь кто такой приспособленец? Это человек, умеющий быстро ориентироваться в меняющейся обстановке, подстраиваться под неё, извлекать максимум выгоды из чего угодно. Обычно, приспособленцы неглупы, предприимчивы, эгоистичны и беспринципны. Прямо как я. Но у большинства этих замечательных людей, как и у меня, есть недостаток — они осознают себя личностью. А осознание себя, как личности, неминуемо накладывает ряд ограничений. К примеру, человек, справедливо или нет, мнящий себя носителем некоторых цивилизационных ценностей, не станет по собственной воле падать на уровень насекомого. Даже если захочет, если будет понимать, что обстоятельства того требуют, переступить через себя окажется непростой задачей, зачастую — непосильной. Личность — это тот самый стержень, который может быть весьма пластичным, но всё же имеет предел прочности на изгиб. И его можно сломать, да, как и всё вокруг. Можно сделать из человека червя. А вот обратная метаморфоза не проканает. Однажды сломанная личность останется сломанной навсегда. Но есть на свете люди, с особым даром, которые родились без стержня. Скользкие, как угри. Пластичные, как говно. Их нельзя сломать. Схвати такого за горло — он утечёт сквозь пальцы. Он станет кем угодно, чем угодно — хоть властителем судеб, хоть плевком под ногами, в любом порядке. Весь вопрос в целесообразности. Я почти восхищаюсь этим даром, но скорее отрублю себе правую руку, чем приму его.

— Стоять! — передёрнул затвор автомата караульный, целя в шагающего ему навстречу Дениса.

— Спокойно! — вскинул тот руки, чуть замедлив ход. — Спятил что ли? Это ж я! Коновалов.

— Стой на месте! — поддержал напарника второй.

— Да я просто узнать хотел, что тут у вас, всё ли в порядке.

— Грабли на стену! — тряхнул автоматом первый караульный.

— Хорошо-хорошо, — Денис, всем своим видом демонстрируя возмущение, повернулся к стене и прислонился к ней ладонями. — Зря вы так, ребята. Совсем о будущем не думаете.

— Чё ты несёшь? — опустил автомат второй и принялся шмонать Дениску.

— Недальновидно поступаете, вот что. Жизнь-то по-всякому повернуться может.

— Это что ещё за хуйня? — спросил первый, продолжая держать Дениса на мушке. — Ты на что намекаешь?

— Да так, — пожал тот плечами, явно получая удовольствие от крепких мужских рук, прощупывающих задние карманы, — просто размышляю вслух. Кто знает, что нас ждёт... в темноте.

— Какого...

Ответом на этот риторический вопрос стало острое навершие взятого обратным хватом окопника, воткнувшееся в висок первого караульного. Кость влажно хрустнула, караульный пошатнулся и начал падать. Ещё до того, как его хладный труп коснулся пола, лезвие пробило череп второго. Шарящие по Денискиным галифе пальцы мелко задрожали и застыли растопыренными, в воздухе запахло экскрементами.

— К следующим, помню, — боязливо попятился от меня Денис. — Предлагаю дождаться патруля и зайти к ним со спины.

Я кивнул, и мы, погасив бесхозные фонари, прилипли спинами к стене по обе стороны двустворчатых дверей, ведущих в основной коридор.