Даниэль Дакар - Легионер

— Быстро! — хрипло скомандовал он смутно видневшейся в темноте ангара небольшой толпе. — Быстро, у нас мало времени!

Они набились в кузов прицепа, как сельди в бочку. Гибкие, сильные женщины и подростки стояли вплотную, подняв малышей на плечи, висели, вцепившись ногтями (когтями?!) на стенах и даже, кажется, на потолке. Прицеп снова занял свое законное место. В кабине, помимо потеснившегося Лазарева, каким-то чудом разместились аж четверо. Вперед!

Небо раскалывается и падает на стонущую землю острыми неровными обломками. Заходится в истерике сирена, низкое солнце тускнеет, полускрытое облаками пыли и гари. Быстрее!

Распяленная в неслышном за разрывами вопле физиономия Скользкого мелькает перед самым капотом, исчезает, тягач слегка вздрагивает на крохотном в сравнении с его габаритами препятствии. Ещё быстрее!

Серая лента дороги стелется под гигантские колеса, бьётся в припадке, всхлипывает от ужаса, творящегося на том её конце, от которого стремительно удаляется тягач. Люди — не руда, они лёгкие, скорость можно держать приличную, и Лазарев пользуется этим на всю катушку. Да быстрее же!

Завораживающее палевое золото вельда мелькает по бокам мчащейся машины. Поворот, ещё один. Вырванный из гнезда блок маяка уже не перекатывается под ногами — раздавлен. Надо следить за горючим, не хватало ещё заглохнуть. И бросать заглохшую машину нельзя, ведь найдут, как пить дать найдут…

— Так, всё. Вылезайте, — буркнул Лазарев, останавливаясь. — Ты понимаешь, что я говорю?

Сидящая вплотную к нему женщина — а приятное ощущение, черт возьми, при других бы обстоятельствах… Мадлен… красиво… — кивнула и последней выбралась из кабины. Остальные уже открыли двери прицепа и принимали подаваемых детей.

— Смотри и запоминай. Там, — махнул он рукой, — есть вода. Речка. Милях в пяти. Доберётесь. Не задерживайтесь, уходите как можно дальше в вельд. Разделитесь на группы, не идите толпой. Я с дороги съезжать не буду, останутся следы, а их надо запутать. Если что — прячьтесь. К западу от реки, еще миль десять, поселок. Спроси там Риччи Мэтьюса. Скажи ему — Лазарев просил спрятать. Повтори.

— Лазарев просил спрятать, — ровным голосом, чуть грассируя, произнесла женщина.

— Умница. Я постараюсь сделать так, чтобы никто из хозяйских приблуд не узнал, где вы. Удачи, рыжая…

— Новых найдешь? Еще и получше? Правда? — зафиксированная на больничной койке девушка нехорошо усмехается. Она снова говорит на архаичном интерлингве. Голос опять изменился, он по-прежнему мужской, но выше того, первого; в нем появились рычащие и в то же время вкрадчивые нотки. Девушка слегка тянет гласные, налегает на "р", так в старинных фильмах озвучивали кошек, вынужденных по сценарию говорить "по-человечески". Глаза, отчёркнутые рыжеватым золотом родовых знаков, смотрят куда-то мимо столпившихся у койки людей. Пугающе смотрят, с жутковатым спокойствием.

Руки выглядят странно. На ногтях видна четко выраженная "ступенька": то, что уже миллиметра на два выбралось из-под кутикул, заметно толще и крепче остальной ногтевой пластины.

Мускулы под синюшно-бледной, рыхлой, избыточной для тела кожей живут собственной жизнью, перекатываясь во всех направлениях так, словно мозг не контролирует их. С полчаса назад приборы зафиксировали полное исчезновение следов детских переломов, искривленное когда-то ребро пришло в норму. Если верить бесконечным и непрерывным обследованиям, скелет с почти невероятной скоростью вбирает поставляемые капельницами минеральные комплексы.

Пациентка под завязку накачана анестетиками, иначе болевой шок был бы неминуем. В лице не осталось ничего женственного, оно такое же мужское, как и голос. Сканирование утверждает, что конфигурация лицевых костей и мышц не изменились, но вот производимое лицом впечатление…

В огромной, набитой оборудованием палате, не считая пациентки, всего четверо, но за стеклянной стеной собралась, должно быть, половина старших сотрудников госпиталя "Лоранс Харт", и это если не брать в расчёт гостей из соседних округов. Новости разносятся быстро…

— Что это, профессор? — ассистент почтителен, но его распирает любопытство.

— Не что, а кто, — ворчит старик в безукоризненном серебристом комбинезоне. От давешней торопливой расхлябанности не осталось и следа.

Он не сводит с девушки выцветших от возраста зеленых глаз. Пальцы рук то скрючиваются, то напряженно распрямляются, добавляя совершенно излишнего сходства с котом.

— Это, сдается мне, Лоран Хансен Зель-Гар, последние секунды перед восстанием. Пошла вторая волна. Баст, я такого мало того, что не видел — я даже не слышал о таком никогда! Запись ведется? Смотрите у меня, нас же историки на ленточки порвут!

…поле уже залатали. Кое-как, но роскошный корабль Реймонда Симпсона все-таки смог приземлиться и высадить пассажиров — вольных и невольных.

Высоко стоящее солнце с наивной беспощадностью любопытного карапуза разбрасывало вокруг зайчики от осколков стекла и пластика, рисовало изломанные резкие тени вблизи развалин. Неестественная для посадочной площадки тишина давила на уши.

Симпсон недовольно кривился, ожидая, когда до него доберется хоть кто-то, кто сможет сделать доклад вместо погибшего управляющего. А Лоран Хансен Зель-Гар, несколько дней назад ставший лидером изрядно поредевшей команды гладиаторов взамен погибшего Марка Ордоньеса, не сводил глаз с разрушенного космопорта и прилегающих кварталов.

Ему, как любому мрину, не нужен был бинокль, чтобы увидеть, что от тренировочного лагеря и маленького, расположенного на границе поля поселка, в котором проживали их семьи, не осталось буквально ничего. Правда, жила еще надежда, что женщин и детей успели эвакуировать. Несколько минут спустя надежда умерла.

— Мы их в ангаре заперли, чтобы не разбежались, — испуганно блеял индивидуум с широкими плечами и узким лбом, стоя навытяжку перед крохотным на его фоне Симпсоном. — А ангар — сами видите, сэр…

Внутри Лорана что-то оборвалось. Инесса, его Инесса… и Томми с Мишель… и Аури… такая маленькая, такая…

— К чёрту, — проскрипел Симпсон. — С этим я разберусь. Что приуныл, котище? — повернулся он к Лорану. — Не переживай, я вам новых кисок найду. Ещё и получше.

Лоран вдруг почувствовал всех своих, стоящих сейчас рядом. Всплески случались и раньше, но то, что произошло теперь, сделало их словно единым организмом. У Ордоньеса такого не было, Хансен спрашивал, как раз перед тем боем, в котором погиб Марк. Что ж, он, по крайней мере, не видит развалин, похоронивших его Мадлен…

— Новых найдешь? — горло перехватило, из него сейчас выползало лишь тихое, хриплое рычание. — Ещё и получше? Правда?