Александр Уваров - Повстанец [СИ]

Солнце припекало всё сильней и сильней. Густой, тяжёлый, влажный болотный воздух, вздрагивая в огненных лучах, поднимался нехотя, медленно к высокому полдневному небу.

Жёлтая ящерица, пробежав по тонким ветвям, взобралась на верхушку красного плакучего куста, тронула лапкой белый, с серебристым пушком, лист.

Долго смотрела вслед двуногим существам, что согнали её с давно облюбованного места полуденного отдыха.

И лишь увидев, что ушли они далеко, и едва ли вернутся назад, спрыгнула вниз и побежала к нагретым солнцем камням.

Боль была тёмной.

Чёрной.

Раньше он и представить себе не мог, что у боли может быть цвет.

Хотя… Почему не мог? Редко, но бывало и так, что испытываемые им ощущения обретали вдруг некий образ — с цветом, объёмом, формой. Иногда даже звуком и вкусом.

Страх, сильный, неодолимый страх был белым. Большой белый прямоугольник. Полотно с частым переплетением тонких, неразличимых нитей.

Ярость казалась ему синей. Синий, до предела сжатый давлением чувства, упругий, звенящий шар.

Любовь была зелёной. Словно высокое, тёплое небо родной его планеты.

Она спускалась сверху мягким, нежно шуршащим куполом — в колыхании лёгкого ветра. Даже прозрачные кристаллы Каменистой равнины наполнялись ровным, всепроникающим небесным светом — и зелёные огоньки загорались один за другим в закатном сумраке…

Смех был тёмно-серым. Тёмно-серыми становились глазёнки его сына, когда он смеялся. Хотя, вообще то, они чёрные…

Боль чёрная?

Но почему?!

Глаза сына… В нет, в них не может быть боли! Они большие, любопытные, влажные. Голова запрокинута. Опрокинута в небо.

Зелёное небо…

Тёплый… купол…

Боль тоже тёплая. Горячая. Огненная. Волна за волной — по мышцам, костям. По разорванным тканям. По коже…

А, может быть, у боли всё-таки другой цвет? Может быть, он просто похож на чёрный. Ведь чёрный — это глаза его сына. Когда он не смеётся.

А боль может быть…

— Канхубер, быстрее!

Капитан махнул рукой. Жест получился слишком резким. Тело, скованное пластинами тяжёлого защитного скафандра, качнулось — и капитан едва не потерял равновесие, лишь чудом удержавшись на крутом глинистом скате глубокого оврага.

— Демоны безмозглые! — выругался капитан. — Что вы там копаетесь?! Я вас, засранцев, на себе тащить должен? Дерьмо!

— Третьи сутки из этой грязи выбраться не можем, — заметил лейтенант Гейх.

Лейтенант был очень молод, едва только выпущен был из военной школы Республики (из числа тех трёх, что открыты были когда-то в самой Метрополии), оттого считал себя неоценённым пока по заслугам военным гением, тонким психологом и большим знатоком души простого солдата.

— Стоит ли их торопить, капитан? — спросил Гейх, поправив постоянно съезжавший ему на лоб защитный шлем. — Куда эти бродяги убегут? Никуда они от нас не денутся. Догоним…

— Лейтенант, я бы попросил бы вас, — капитан Хорст посмотрел на часы, — заткнуться. Именно так! Заткнуться!

«Хорошо, солдаты не слышат», — с неудовольствием и досадой подумал Гейх.

Как все молодые командиры, к своему собственному командирскому авторитету Гейх относился особенно трепетно.

И вообще, ему казалось, что капитан постоянно его унижает.

А опытные, тёртые жизнью и битые войной десантники исполняют его приказы без особого рвения и даже… Посмеиваются, что ли?

Неблагодарные! А кто ещё, кроме него, защитит их от этого самодура Хорста?

Этот тупоголовый рубака не то что компьютерной системой навигации воспользоваться не может — даже карту грамотно прочитать не в состоянии.

Иначе какого демона завёл он их в эти глухие места?

Да ту ещё, кажется, болото…

Над краем оврага показался шлем в бело-черно-зелёных камуфляжных пятнах и едва заметной красной сержантской полоской над поднятым пластиковым забралом.

— Сержант Канхубер, господин капитан, — голос у сержанта был хриплый и глухой. — Прибыл…

Всё-таки автомат, ранец, гранаты да ещё и три выстрела к ракетной установке в придачу — даже для такого здоровяка это слишком. Всё равно что мешок с камнями на себе тащить.

— Подтягивайте остальных, — сказал капитан. — Привал на пол-хорра…

«Маловато…» — подумал Гейх.

Но вслух, на этот раз, ничего не сказал.

— Доклад службы наблюдения, — дежурный офицер положил на стол металлическую пластинку в белой защитной плёнке.

— Срочно? — спросил командор Эрхарн.

— Срочно, господин командор. Чрезвычайное происшествие.

«Это они нарочно, — подумал Эрхарн. — Нарочно решили меня извести».

Он отставил кружку с лечебным бульоном (сегодня, как назло, разыгралась язва — вечная спутница всех пилотов эскадр Боевого Флота Республики; людей, обречённых годами питаться опостылевшими концентратами, синтетическими питательными пастами и витаминными добавками, коими щедро потчуют их казённые кухни военных баз и корабельные камбузы).

— Что там? Давайте, излагайте… Ознакомились уже, наверное?

Командор вынул пластинку из плёнки и вставил в приёмный слот.

По чёрному экрану побежали зелёные строчки оперативного доклада.

В верхней части экрана стали одна за другой появляться цветные, контрастные картинки — фотографии разведслужбы Флота.

— Сегодня в третьем хорре вахтенного времени боевой крейсер «Т-200» обстрелял звездолёт… — начал доклад дежурный офицер.

— Повстанцы? Медиобар? — с затаённой надеждой спросил командор.

И сам устыдился собственного малодушия.

«Какие там повстанцы! — с досадой подумал Эрхарн. — Эти дикари и в открытом-то космосе сроду не были. До сих пор, наверное, с дубинками бегают… Медиобар? Тоже исключено. В этой части космоса их звездолёты никогда не появлялись. Их бы обнаружили ещё на подходе… И фотографии… Интересные фотографии!»

— … Система, условно классифицируемая по справочнику Департамента Флота как «Д-202». Весьма высокоразвитая цивилизация, — ответил дежурный офицер. — Звездолёт получил серьёзные повреждения и совершил аварийную посадку на планете «32–46», звездная система…

— Только не там! — простонал командор.

Ему очень захотелось схватиться за голову и пару раз стукнуться лбом о пластиковую поверхность стола.

Но каждому командиру Флота известно: отчаяние — признак слабости.

А проявлять слабость при подчинённых…

«Ну почему там?» — с тоской подумал командор.

Язва провела острым своим коготком по стенке желудка.

«Почему его вообще не изрешетили? Не взяли на буксир? Как вообще допустили эту посадку?!»

— У звездолёта была высокая манёвренность, — словно предугадывая вопрос командора, сказал дежурный офицер. — Слишком высокая. И сработало защитное поле. Перехват для буксировки был невозможен…