Семён Афанасьев - Не та профессия-3 [СИ]

— Вполне, — добродушно соглашается пашто. — Особенно хорошо это видно в сравнении кочевников и оседлых. Но даже и среди кочевников, тоже уже проявляются свои различия. Например, мы, вы и белуджи. — Он сейчас явно приписывает меня к туркан, но я и не спорю . — Я понимаю, о чём ты. Хотя мне и удивительно видеть такую глубину мысли в человеке вдвое моложе.

— Это не мои мысли, это книги и учителя… Вот теперь давай сыграем в детскую игру. Угадай ответ на вопрос: какие качества, характерные именно для пашто, могут помочь строить отношения с другими народами? А какие только мешают? Порождая нескончаемые витки кровной мести, длящейся из века в век, и не несущей через много поколений ничего, кроме разрушения и боли.

— Это не детская игра. Это очень сложный вопрос. И не скажу, что я над ним никогда не думал. — Он сверяется с выражением моего лица и продолжает. — Первая часть вопроса задана лишь для того, чтоб я увлёкся этой игрой, да? И всерьёз сосредоточился на втором вопросе?

Удивлённо подняв брови, молча хлопаю в ладоши три раза.

— Вы часто недооцениваете стариков, — довольно щурится Актар. — А мы часто не раскрываемся полностью. Чтоб не портить себе веселья, наблюдая со стороны за вашими попытками извертеться на пупе, доказывая нам, что вода мокрая.

Следующие секунд пятнадцать неприлично громко ржём.

— Ты задал хороший вопрос. Важный не то что для всех пашто, а и для многих народов вокруг. — Продолжает он после паузы. — Но однозначного ответа на него может и не суметь найти. Ты согласен, что у торговца из алокозай или у скотовода из вазири этих общих черт может и не быть? — он искоса и покровительственно смотрит на меня. — Хотя и тот, и тот принадлежат к пашто.

— Вот удивишься, но нет. То, о чём хочу сказать я, будет общим именно что даже у торговца из алокозаев, и у скотовода из вазири. Или у людей, взятых произвольно из любых других каумов пашто.

— Теряюсь в догадках! — удивляется Актар. — И что это, по-твоему?

— Начну с самого очевидного. Неприятие любых чужеземцев в качестве власти. Особенно если они иноверцы. Случись чужая армия на землях пашто, а торговец-алокозай будет вовсю помогать скотоводу-вазири в борьбе. Согласен?

— Да, — чуть растягивает звуки Актар. — Согласен. Но ты опять назвал исключительный пример.

— Вообще-то, у меня в голове целый список таких качеств, — смеюсь. — Вот тебе второе: вы все очень остро реагируете на несправедливость. Если сталкиваетесь с тем, что считаете неправедным, и в ваших силах это изменить, вы моментально, вне зависимости от каума и хеля, загораетесь чуть не огнём отмщения. И можете не успокаиваться годами, пока не сочтёте свою миссию выполненной.

— Я тебе сходу назову массу народов, правда, на Западе… которые воюют десятилетиями, из поколения в поколение, для примера вот народ — у них ещё флаг с белым крестом на красном фоне. — Внешне невозмутимо парирует Актар.

— Удивлён, откуда ты слыхал про них, но то лишь наёмники. И ты сейчас делаешь вид, что не понимаешь. — Укоризненно трясу пальцем. — Эх-х. старина. А ведь ты принципиально не врёшь! До этого момента.

— Я и сейчас не соврал… — нахмуривается старик.

— …пытаясь уклониться от прямого вопроса, — улыбаюсь. — Есть разница. Я не знаю так много народов, которые бы могли поколениями воевать не за жалование, как те с белым крестом, упомянутые тобой. А подогреваемые исключительно жаждой восстановить справедливость, как они себе видят. За собственные средства. Скажем, вообще кроме вас таких народов не знаю…

— Что в этом плохого? — чуть помолчав, как будто нейтрально, спрашивает пуштун.

— Давай на твоём примере. Этот Нурислан — всего лишь инструмент. Не самый счастливый, не особо думающий о себе, просто выполняющий грязную работу слуга. Согласен?

— Да.

— Он уже давно смирился с тем, что почти ничего в жизни он не решает. Может только придумать, как получше исполнить приказанное. Но сам решений не принимает, — удерживаюсь от слов « генерировать идеи ». — Согласен?

— Да. Хотя мне и не понятно, как можно настолько забыть и отринуть заветы Всевышнего. Брать грехи на себя , оправдываясь приказами какого-то чиновника рангом выше… Как-то это не по-мужски. — По-прежнему спокойно отвечает Актар. — Получается, этот человек отвергает сразу некоторые хадисы…

— СТОЙ! Вот давай без хадисов, я тебе их сам не меньше сейчас прочту! Продолжай.

— А я всё сказал. Он подобен ребёнку, хотя сам мнил себя воином либо кем-то побольше. — Старик ненадолго зависает.

— Тот редкий случай, когда готов тебя расцеловать, но продолжай. Не молчи.

— Целовать меня не надо… Ну, он взрослый мужчина. Был. Он делает душегубительные вещи, вернее делал. И в своих собственных глазах оправдывал себя тем, что решения-то не его. Что это был приказ другого человека. Вот теперь ты мне скажи, как назвать человека, который в полном сознании убивает других, считая это неправильным, сожалея об этом — но искренне не числя за собой вины за это? Поскольку это-де приказ со стороны?

Актар любит порассуждать на такие абстрактные темы, в особенности с теми, кого считает себе в чём-то равными. Потому терпеливо жду продолжения.

— Знаешь, это как мой ребёнок; загнал бы овец на ваше пастбище. — Продолжает пуштун. — А на ваш спрос ответил бы: это отец приказал, все вопросы к нему. Вот то же самое, но только…

— …в других масштабах, — подхватываю вполголоса. — Точно, — говорю уже громче. — Пример идеальный. И вот теперь представь. Будь на моём месте не я, а любой пуштун; твой сын с отарой на моём пастбище, допустим, будет уже тринадцати лет. Что дальше?

Вместо ответа Актар хмурится и сопит.

— А теперь представь, что ты сделаешь в ответ уже мне? — продолжаю подливать масла в огонь. — Когда тебе принесут твоего сына? А далее между семьями по нарастающей. А как мне правильнее поступить с твоим сыном изначально?

— Хотя бы поговорить, — нехотя выдавливает старик. — Для начала.

— Точно. Вот это я и имел ввиду. По мне, у вас — пашто — есть губительное сочетание. Вы на любую несправедливость, без учёта её величины, реагируете гневом. А гнев у вас длится годами.

— Скорее, мы в гневе делаем что-то такое, что потом длится годами, — придирчиво поправляет Актар.

— А уже без разницы. Главное — что вы сгоряча поступаете с инструментом, подобным Нурислану , так, как должны бы были поступить с хозяином. Если уж совсем точно вникать в Коран.

— Ты где-то прав. Но никто из нас с тобой вслух в этом не согласится. — Актар спокоен и задумчив. — До Хозяина , как ты говоришь, мы может просто не дотянуться. А если не излить гнев на Инструмент , получается, попирается основа понятия badal . И как тут быть?