Михаил Тихонов - Отшельники. Клан Заката. Книга первая. Приемыш [СИ]

Улица встречает морозной свежестью. Изо рта тут же вырывается пар, а уши подмерзают. Ну да, я ж без шапки. Маша уже около ворот, пытается справиться с засовом, но он видимо примерз. Рекса нигде не видно. Вроде только лаял, а уже нету.

— Дай я попробую. — Отодвигаю плечом девушку в сторону, и хватаюсь за деревянную задвижку.

В небе яркая луна. В ее свете, хорошо видно лицо Маши. В глазах плещется испуг, губа прикушена и реснички, уже покрывшиеся инеем, чуть дрожат. А поздняя, или все же ранняя, истеричная визитерша все барабанит и ревет навзрыд…

Черт, засов никак не хочет выходит из паза. Примерз что ли… У самого уже пальцы подмерзают. Отхожу чуть назад и немного поворачиваюсь.

Хек! Резко бью ногой по кончику засова, торчащему из прорези в столбе, на котором крепятся ворота. Деревяшка, видимо решив, что в следующий раз, я придумаю чего пострашнее, с жалобным скрипом, улетает куда-то в снег.

Уф… Мороз-то какой… Вроде недолго на улице, а уже зубы от холода стучать начинают. Поднять щеколду и…

Едва успеваю увернуться, когда тяжелая створка ворот, распахивается от очередного удара ревущей женщины, тут же оказавшейся во дворе.

Невысокая, слегка полноватая. В расстёгнутом ватнике и взлохмаченными волосами. В какой-то момент, мне показалось, что это ведьма… Уж больно вид, такой… Даже не знаю, как это описать. Впечатляющий…

В расширенных глазах, наполненных слезами, плещется безумие… Кажется, она не сразу поняла, что ей открыли. Только и делает, что причитает и орет дурниной…

— Теть Дунь, что случилось!? — Маша, дожидавшаяся, пока я разберусь с замерзшим запором, тут же подлетает к женщине, и замирает, в ожидании ответа… Голос, испуганный…

Ну да… Мне и самому, как-то не по себе… Учитывая то, как появилась эта тетка… Судя по всему, Маша ее все же знает. Но все равно… Ничего хорошего ждать не приходится… И, кажется, я уже понимаю, что случилось непоправимое…

Горе, страх, боль, непонимание и тоска… все естество полубезумной женщины пропитано этими эмоциями…

— Машка… Машка…. — Тетя Дуня, как ее назвала Маша, захлебываясь слезами, пытается что-то сказать, но у нее не получается.

Он просто притягивает девушку к себе, и обхватив ее руками, утыкается ей в плечо, завывая, на манер того, как это делал Рекс совсем недавно…

В глазах Маши я вижу растерянность и начинающие набираться слезы… Она не понимает, что происходит… Сжимаю до боли, зубы…

— Теть Дунь, да объясните, что происходит-то? — девушка пытается немного отстраниться, но ей это не удается. Женщина вцепилась, и не отпускает, завывая, будто раненый зверь. — Марк… — жалостливо глядя на меня, зовет Маша. — Помоги.

А я стою… И не знаю, что делать… Переступаю с ноги на ноги. Надо, наверно, подойти… Но… Я увидел… Как тогда, на крыше общежития…

… Сани, открытые, с плетенной коробушкой. Взмыленная гнедая лошадь, едва стоящая на ногах… рядом с повозкой, стоит, опустив голову кряжистый мужичок. Лицо разодрано, тулуп в потеках крови… Его качает, но он стоит… Держась одной рукой за коробушку, и тихо, едва слышно, что-то говорит собирающимся вокруг людям из ближайших домов, посиневшими от холода губами…

— Кочевники… На силу отбились… Не дотянули…

Слова падают, словно камни, разбивая тишину…

Но не это главное… В коробе, прикрытые дерюгой, только и видно покрытые снегом и инеем лица, лежат два тела… Мужчины… Одного я никогда раньше не видел, а вот второй…

— Никодим… Маша… — Тетка наконец смогла выдавить из себя слова. — Никодим, и твой папка… — Глотая слезы, продолжает она.

Нет… Не надо… Сердце сжимается. Я не хочу, чтобы Маша это слышала… Не хочу чтобы это было правдой… Но…

— Машка… Их больше нет… — Женщина, с трудом выдавив из себя последнюю фразу, вновь завыла, падая на колени, прямо на холодный снег.

— Но… Как же… — Маша стоит, переводя взгляд с тетки на меня и обратно. Она еще не до конца понимает, что ей только что сообщили. — Но… Марик… Папка… Как же…

А что я ей скажу? Дядя Мартын… Тот второй человек в коробе — дядя Мартын. Посиневший и припорошенный снегом. С открытыми, застывшими навечно глазами… в них тоже сквозило непонимание… Как сейчас, у Маши…

— Марк… Папа чего? Умер? — Похоже до нее наконец дошло…

Она еще стоит, надеясь, что я начну отрицать. Но я лишь молчу…До крови прикусывая губу…

— Но… Как же…? — Из уголка глаза девушки, оставляя за собой парящую на морозе дорожку, побежала первая слезинка…

Планы… Чего они стоят? Пару часов назад, я переживал, что меня кто-то ищет, нет денег, одежды и о прочей ерунде… раздумывал, как бы так извернуться и проскочить в поместье. Чего-то боялся…

И что? Ничего… Абсолютно ничего. Просто мир, в какой-то момент скукожился до размеров кухни в, разом остывшего и вымерзшего до костей, дома.

Наверно, вот так и растворяется детство, вместо с юностью. С легким прикосновением смерти, холодным дыханием Рока, с циничностью колеса судьбы, без зазрения совести, давящего любого, попавшего под стальной обод.

Дядю Мартына привезли на рассвете. Подавленные соседи, молча занесли его в дом и уложили прямо на пол… На кухне. После чего ушли. Просто развернулись и ушли. Доставлять тело незнакомого мне Никодима, мужа той самой тетки Дуни, принесшей скорбную весть…

А дядя Мартын, в своем подранном тулупе, со следами крови, так и остался лежать, вытянувшийся столбом на полу. Открытые глаза, покрытые ледяной корочкой. Заострившиеся черты лица. Я смотрю на него, и не узнаю. Строгий, но всегда добрый и любивший поболтать на отвлеченные темы, сейчас он совсем иной…

Мертвый…

Но даже не это для меня пугающе. Не знаю почему, но к смерти я отношусь несколько отрешено. Даже, наплевательски. Ага… Сам себя боюсь. Пару дней назад беспокоился, что убил Эрика, потом был Ригер и… Все. Как-то даже не задумываюсь, что лишил кого-то жизни собственной рукой. Будто и не я это был. Умер и умер человек, чего уж теперь…

Маша, с того самого момента, когда, скрипнув полозьями, у ворот остановились сани, в сопровождении людей, привезших тело ее отца, не проронила ни одного слова. И даже не заплакала. Только в глазах появилась обреченная тоска, да губы сжались в плотную нитку.

Она не отвечал на вопросы, кивала на быстрые соболезнования, но, кажется, даже не понимала, о чем речь. Горе… В ее душе и сердце поселилось горе. Черное, граничащее с безумием…

Рекс, который даже меня, человека знакомого, мог облаять и кинуться, если зайти во двор с улицы одному, забился куда-то в дальний угол, и лишь тихо поскуливает, оплакивая смерть хозяина.

Наверно, нужно что-то делать. Как-то организовывать проводы дяди Мартына в чертоги Морены-Смерти. Но кто будет этим заниматься? Маша?