Михаил Баковец - Телепорт

Шли медленно с опущенными головами, только дети нет-нет да зыркали исподлобья, метров за двадцать до меня они бухнулись на колени и уткнулись головами в землю. Один из мужчин что-то произнёс, но так как головой упирался в землю да и расстояние было немаленькое, разобрать я ничего не сумел.

- Я не понимаю.

Дикарь что-то залопотал вновь. Речь была чёткая из коротких фраз.

- Да не понимаю я, тьфу, - сплюнул я и решил подойти поближе к дикарям.

Опасался ли я?

Конечно, от этих детей природы всего можно было ожидать. Но в броне и с оружием против голож... безоружных дикарей я имел преимущество. Да и не собирался я близко к ним подходить. Остановившись в десяти метрах от коленопреклоненных людей, я задумался, что делать дальше.

- Панад орлиг горнек дола, - сказал всё тот же «говорун». - Донгац.

- Ду ю спик инглишь? Парле де франц? Ферштейн?

«Дошутишься сейчас, кинут в тебя горсть клещей и будешь потом под броней ох... чесаться. Или ещё что-нибудь придумают... упс, накаркал».

В ответ на мою шутку один из мужчин (не тот, что говорил) неуверенно поднялся на ноги и сделал несколько шагов в мою сторону, потом посмотрел на своих товарищей, услышал от «переговорщика» короткое слово: шпестимо, и вновь направился ко мне.

«Эге, да он драться собирается! Вон как кулаки сжимает».

Дикарь и в самом деле шёл ко мне с явными признаками побороться на кулачках, если, конечно, у них сжатые и вытянутые вперёд кулаки не означают предложение перейти к переговорам. Лицо вот, правда, никакой агрессии не выражало, скорее наоборот - абориген был напуган до уср... мокрых штанов.

«Если бы они у него ещё были... да не стой ты столбом, тресни по нему из пистика, пока он не настучал по твоей божественной тыкве».

Цыц, воображение.

- Стой там! Стой... вот же нерусь!

До дикаря было метров пять, когда я выпустил в него струю «слезогонки». Ядрёной такой, аж у самого запершило в глотке и защипало глаза, хотя ветра не было совсем, а напор струи был очень сильный и весь аэрозоль унёсся в сторону дикаря.

- А-а-а! - завопил драчун, свалившись на землю и принявшись тереть лицо. - Донгац! Донгац!

Газ достал и до остальных аборигенов, младенцы тут же захныкали, закашлялись все прочие, но вот чего я не ожидал, так это счастливого крика «переговорщика».

- Донгац! Донгац! Донг... кха-кха... ац!

Его поддержали прочие соплеменники, перемежая кашель с этим самым «донгацем».

А потом дружно вскочили на ноги и удрали в джунгли, только пыль столбом поднялась. Остался лишь драчун, размазывающий сопли и слёзы по лицу и кашляющий, как будто четверть века на рудниках отработал.

Я вернулся обратно к статуе и принялся размышлять над извечной проблемой: что делать дальше? Вроде бы, дикари не воинственные, тот драчун мог и идти с каким-то ритуалом, приветствием ко мне, уж очень лицо у него выразительное было, с такой физией только в аудиторию к экзаменационной комиссии заходить по нелюбимому предмету. Да и статую мою построили, дары возложили...

«Мамку с дитём прибили, чтобы тебе, твоя божественность, приятно стало».

Меня от этой мысли всего передёрнуло. Вот чего мне совсем не хочется, так это поклонников человеческих жертвоприношений. Может плюнуть на всё, прыгнуть на Череп, раздеться, а то под бронёй уже не ручейки - реки пота текут, и забыть про эту команду людоедов? Мир велик, мне его точно хватит, можно переместиться к противоположному гористому берегу и там создать вторую базу (первую на Черепе я точно сделаю, уж очень место понравилось), охотиться на козлов (горных, разумеется, с копытами в шерсти и с рогами).

«А эта банда сначала прирежет оставшихся матерей с детьми, потом подростков, а потом... ну, фантазируй сам дальше».

- Тьфу, - сплюнул я, потом взял в руки дубинку-шокер, в другую фляжку с водой и направился к пострадавшему дикарю. Там с пары метров поплескал в него водичкой, привлекая внимание, и когда он уставился на меня опухшим лицом, кинул флягу.

- Донгац апревеле, апревеле тордон, - забормотал он, торопливо умываясь и промывая нос и глаза.

«То ли, нехорошо обозвал, то ли, в разных мирах похожие слова имеют разное обозначение. Сам решай, что тебе приятнее».

- Иди сюда, сюда, - поманил я ладонью дикаря, когда он положил на землю опустевшую флягу и начал по-крабьи пятиться от меня в сторону зарослей. - Ко мне, блин!

«Ко мне, барбос! - ржал внутренний голос. - К ноге!».

Видно было, что приближаться ко мне человек меньше всего на свете хотел, но пришлось, как-никак я великий и ужасный и как-то там дальше по тексту. Впрочем, близко к себе я не собирался его подпускать, когда до статуи оставалось метров восемь, я жестом приказал ему остановиться.

Сердитым окриком дал знать, что не нужно прятать лицо в землю, уподобляясь страусу, и убедившись, что дикарь смотрит на меня, посшибал все котлы-очаги. При этом топая ногами и всячески показывая, что не нравятся мне такие подношения. Особенно сильно отметился на черепах.

«Для закрепления эффекта нужно потыкать во всё это его лицом, как котёнка в лужу... ну-ка, кис-кис-кис».

Оставил только цветы и растения. Думаю, этого вполне хватит для моего божественного статуса. Когда уже собрался телепортироваться на Череп (уже так упрел в броне, что парная в бане покажется самым холодным и сухим местом), появились остальные члены племени. И вот тут меня «ученик» удивил и, честно сказать, напугал неожиданностью своего поступка.

Вскочив, словно, кошка на четырёх лапах вверх подпрыгнула, он, поминутно оглядываясь на меня, принялся вопить:

- Донгац локт! Митн гроле букаф! Митн хуке! Митн сапдеу!

Его соплеменники притормозили, а потом, разобрав, что он им кричит, развернулись и задали стрекача в сторону зарослей, исчезнув в одно мгновение.

Правда, не все убежали.

Остались женщины с грудничками и подростки женского пола. У них в руках были охапки цветов и трав. Их они и возложили у статуи, трясясь от страха и чуть не падая с ног. Возложив дары, тут же удирали подальше от меня.

- Всё, на фиг, домой, на остров, запарился я тут скрижали с заповедями раздавать, - вслух произнёс я, чувствуя, что ещё немного и меня тепловой удар хватит.

- Палец!

- Утго!

- Глаз!

- Зоо!

Я показывал картинку, называл её на русском, а Шафдич произносил на своём, дикарском. И всё это я записывал на видеокамеру и диктофон, чтобы потом просмотреть и прослушать в спокойной обстановке на Земле.

Шафдич, это тот самый скульптор, создавший мне статую, и самый опытный и взрослый из мужчин племени делокан. А все, кто оказался на колобке последние выжившие из этого племени, ну, насколько я смог понять из жестов и рисунков на песке.

Меня они считали кем-то вроде смеси из божественного спасителя, апостола и сосуда духов своего племени, пришедшего к ним на помощь. Такая забавная зверушка у них носила имя - донгац.