Гарри Гаррисон - Король и император

В Риме известие о выигранном сражении было встречено звоном всех колоколов и пением «Те Deum». Поступившие чуть позже новости о том, что император разыскал Святой Грааль и поклялся возвести одного из своих советников на престол святого Петра, были восприняты совсем по-другому. Если бы все шло так, как задумывалось, нынешний папа Иоанн VIII, изнеженный отпрыск влиятельной тосканской семьи, вообще ничего не успел бы узнать, смерть пришла бы к нему раньше, чем эта весть. Однако где-то по пути между лагерем императора и Ватиканским холмом произошла утечка информации. Кто-то, все еще хранивший верность, предупредил папу, и тот, без промедления созвав самых надежных людей, приготовился бежать из ставшего опасным святого города в одно из семейных поместий.

Когда новости услышал Гюнтер, некогда архиепископ Кёльна, а ныне кардинал при Ватикане, он отправился вместе со своим бывшим капелланом Арно и дюжиной германских мечников из своей охраны, чтобы успокоить папу и продержать его в изоляции до выяснения воли императора, но столкнулся с численным превосходством итальянских дворян, родственников и челядинцев Иоанна. Стороны обменялись вежливыми приветствиями и изложили свои резоны, а командиры стражников оценили друг друга. «Стилеты и надушенные волосы, — отметил германец, — значит, потайные ходы и удары в спину. А у нас ни кольчуг, ни щитов». — «Неудобные прямые мечи и разящий запах лука, — подумал итальянец, — однако готовы пустить в ход и то и другое». Стороны разошлись, рассыпая заверения в дружбе и взаимопонимании.

Несмотря на просьбы не покидать свою паству, папа решительно оставил собор на холме, уехал из Рима. На фоне поздравлений с очередной победой империи и выражаемой по этому поводу радости Гюнтер захватил контроль над курией, изгнал кардиналов, не принадлежащих к его нации и к его клану, и стал готовиться к выборам нового папы. Он мог бы пойти еще дальше, но весть о том, что император остановил свой выбор на английском дьяконе Эркенберте, вызвала у Гюнтера некоторое разочарование в его детище, ордене Копья, да и в самом императоре. Эркенберт — верный товарищ, это неоспоримо. Но папа римский? Ранее Гюнтеру уже не раз приходила на ум другая, более подходящая кандидатура на этот пост в лице человека, который был одним из князей церкви, а не простым дьяконом. Тем не менее было бы крайне желательно, чтобы место действительно освободилось, с этим нельзя не согласиться…

Но для этого понадобится армия. Впрочем, армия императора уже на подходе, движется вдоль прибрежных областей Южной Франции и Северной Италии, вот-вот войдет в Рим. По крайней мере, так говорят.

В прохладной подземной пещере, где раньше была давильня оливок, Шеф рассматривал ряды крошечных свинцовых брусочков, плотно заклиненных в стальной раме. Он не пытался разобрать буквы. Читал он по-прежнему плохо, тем более непостижимым было зеркальное изображение текста на незнакомом языке. В подобных вопросах Шеф целиком полагался на Соломона. Он проверял только техническое исполнение. Литеры закреплены надежно, все имеют одинаковый размер и высоту. Король удовлетворенно кивнул и отложил доску.

После рассказа Альфлед о печати халифа идея ставить на бумагу что-то вроде клейма сформировалась у них достаточно отчетливо. Но у клейма задача проще, надо только указать на владельца скота, и для этого достаточно одного-единственного знака. Скоро стало очевидно, что изготовление тавра, состоящего из двухсот слов, потребует большой работы и станет бесполезным, если надо будет внести малейшее изменение в текст. «Сделай отдельные печати или клейма, или как ты их назовешь, для каждого слова, как это было на факсимиле халифа», — предложил Шефу Соломон. Однако и от этого способа они отказались, прикинув, какое муторное это занятие — вырезать все слова, причем некоторые несколько раз. Тогда Шеф решил изготовить брусочки для отдельных букв, и дело пошло на лад. Искусные ювелиры вырезали на меди изображения букв и оттискивали в глине литейную форму. Затем в обожженную глиняную форму лили расплавленный свинец. И так снова и снова, пока кассы не наполнились литерами.

Первое же испытание показало, что буквы нужны не простые, а зеркальные. Затем возник вопрос, как закрепить литеры. И как сделать такие чернила, чтобы смачивали свинец, но не расплывались на бумаге. Проще всего оказалось изобрести приспособление, которое прижимало бы закрепленные литеры к бумаге, целую страницу литер, а не один брусочек с подписью, как это было у халифа. Давильные прессы были известны на всем средиземноморском побережье, ведь основными продуктами местного земледелия были вино и оливковое масло — и то и другое выжималось из ягод. Шеф просто взял оливковый пресс и подложил стальной лист под рамку с набранными литерами.

Пришла пора для полномасштабных испытаний. Наборная доска находилась в прессе. По поверхности литер похлопали вымоченной в чернилах подушечкой и аккуратно наложили на доску лист белой бумаги. Шеф кивнул Соломону, которому уступил честь первого испытания. Соломон положил сверху на бумагу дощечку и нажал на рычаг пресса. Шеф предостерегающе поднял руку. При слишком сильном давлении краска попадет даже на пустые места, замажет весь текст. Шеф взмахнул рукой, Соломон раскрыл пресс, а Свандис вынула отпечатанный лист. Шеф, игнорируя возгласы восхищения, подложил новый лист и снова дал знак Соломону. И еще раз. И еще. Только через десять оттисков он повернулся к Свандис.

— Мы не хотим узнать, работает ли машина, — сказал он. — Мы хотим узнать, работает ли она быстро. Если машина уступает в скорости артели переписчиков, то все это ни к чему. Пока она не дает выигрыша, если учесть все время, которое мы затратили.

Свандис протянула ему отпечатанный лист. Шеф едва взглянул и передал Соломону, а тот внимательно прочитал текст.

— Кажется, все правильно, — задумчиво сказал Соломон. — А что касается скорости… Мы только что отпечатали десять страниц за сотню ударов сердца. Опытный переписчик может сделать, скажем, сорок страниц в день. Сотня ударов сердца — и три человека выполнили двухчасовую работу опытного переписчика. Я не могу сказать…

— Я могу, — перебил его Шеф, поворачиваясь к своему счетному устройству.

Он защелкал костяшками с быстротой, которая приобретается лишь постоянными упражнениями.

— Три тысячи ударов сердца за час, — бормотал он. — Скажем, двадцать пять тысяч за рабочий день. Двадцать пять тысяч разделить на сто и умножить на десять… — Он выпрямился. — Три человека могут выполнять работу шестидесяти переписчиков. Это когда брусочки уже набраны. Брусочки, так мы их называем?

— Называй их литерами, — сказала Свандис.