Гарри Гаррисон - Король и император

Братья зарядили требушет, снесли ворота, прорвались внутрь, преодолели баррикаду, оказавшуюся, как они и ожидали, во дворе, и стали выкуривать последних защитников из башен и подвалов, с лестниц и чердаков. Мусульмане свирепо отбивались, при отступлении добивая своих раненых, пока их не загнали в последнюю башню. Это были одни мужчины. Бруно сам видел лежащих в крепости рядами женщин, стариков и детей: кто на животе, кто на спине со скрещенными на груди руками, кто свернулся клубком: все отравленные, зарезанные, ни одного живого. И лишь последние два десятка бойцов заперлись в башне, которую подожгли люди императора.

Бруно опустил щит, осторожно, опасаясь стрелы, шагнул вперед. Он рисковал показаться глупцом, но необходимо было выполнить задуманное. Император прокричал:

— Эй, еретики! Если вам жарко, выходите и сдавайтесь. Я даю слово рыцаря и кайзера, что вам не причинят вреда. Никто в мире не может биться лучше вас. Вы сделали все, что в ваших силах.

В ответ только треск огня. Братья косились, гадая, не сошел ли император с ума. И тогда из самой середины огня донесся голос:

— Знай, император. Я капитан Маркабру, все еще, увы, имперфектос, несовершенный. Нам не страшен ни ты, ни твой огонь. Уже сегодня, как доблестный разбойник, я окажусь в раю с моим Господом. Потому что Всевышний милостив. Он не заставит нас гореть и в этом мире, и в другом.

С треском обрушились стропила, поднялся клуб дыма и пыли, наступила долгая тишина, нарушаемая лишь шумом пламени. И не было знакомых звуков грабежа, не было воплей, рыданий, просьб о пощаде. Только рев огня и гул падающих камней.

Бруно попятился, все еще держа перед собой щит. Сражение закончилось, появился Эркенберт; от него ни на шаг не отставали телохранители. Он с удивлением увидел в голубых глазах императора удовлетворение и даже радость.

— Отлично, теперь мы кое-что знаем, — сказал Бруно субтильному англичанину.

— И что же?

— Канальи здесь что-то спрятали. Нам осталось только найти.

«Победитель Фафнира» призраком скользил в ночи, остальные корабли шли за ним следом, под всеми парусами, оставляя на воде легкую рябь. Шеф сидел около форштевня, свесив ноги за борт и время от времени ловя прохладные водяные брызги. «Словно на морской прогулке», — подумал он. Ничего похожего на холод и голод во время его долгого путешествия по Северу. Шеф вспомнил обожженное лицо и тело Суммарфугля; вспомнил, как трескалась кожа, когда он вонзал кинжал.

Кто-то подошел с той стороны, где у Шефа не было глаза. Он резко обернулся и успокоился. Почти успокоился. Это была Свандис в белом платье, ставшая позади него.

— Знаешь, Бранд не убил тех рыбаков, — заговорила она. — Потопил лодку, но дал им время сделать плот и погрузить на него пресную воду. Оставил им пару весел. Бранд сказал, что рыбаки доберутся до материка или острова дня за полтора — достаточно времени, чтобы мы успели уйти.

— Если их не подберет кто-то из приятелей, — пробормотал Шеф.

— Ты хочешь стать таким же, как мой отец? — Свандис несколько мгновений молчала. — А ведь говорят, что ты тоже эйги эйнхамр, человек не с одной кожей. Это из-за того, что ты видишь в своих снах. Расскажешь мне о них? Как вчера ночью появились отметины на твоем бедре? Похоже на укус ядовитой гадюки. Но ты не распух и не умер. И следы уже исчезли.

Шеф задрал край сорочки, в смутном свете звезд уставился на свое бедро. Теперь там ничего не было — во всяком случае, ничего, что можно разглядеть. Может быть, следует рассказать ей. Он чувствовал тепло ее тела, приятное в ночной прохладе, улавливал слабый женский запах, заставивший его на мгновение задуматься, каково это будет — обнять Свандис и уткнуться лицом в ее грудь. Шеф не знал женской ласки, мать не подходила к нему ближе вытянутой руки, судьба разлучила его с Годивой, с единственной любовью.

Он немедленно преодолел соблазн. На них смотрят. Склонить голову и просить обнять его, словно плачущего ребенка, — позор для дренгра, воина. Но поговорить можно.

Шеф начал неторопливо, во всех подробностях описывать свой последний сон. Лестница. Ощущение, как у мыши среди людей. Поднимающийся по лестнице великан, грохот его башмаков. Гигантский змей, который ползет следом, не отстает от бога Локи, и Шеф уверен, что это был именно Локи. Змеиная яма богов, со змеями под ногами, и одна из них укусила Шефа.

— Поэтому я и верю в богов, — закончил Шеф. — Я видел их, чувствовал. Вот почему я знаю, что Локи освободился и готовит месть. Если это нужно еще как-то подтверждать после гибели Суммарфугля.

Какое-то время Свандис молчала, и за это он был ей благодарен. Она размышляла, собираясь что-то сказать, а не просто отмолчаться.

— Было ли в твоем сне, — в конце концов спросила Свандис, — что-нибудь похожее на виденное раньше? То, о чем ты мог размышлять, прежде чем уснул. Ноги, например. Ты сказал, что видел ноги поднимающегося по лестнице бога.

— Ноги? Они были как у Бранда. — Шеф со смехом рассказал о прохождении войска по Кордове, о том, как один араб с изумлением разглядывал Бранда — от его гигантских ног до верхушки шлема. Он никак не мог поверить, что такие ножищи принадлежат человеку.

— То есть у тебя в голове уже была картинка вроде этой? А как насчет змей? Ты ведь когда-то видел змеиную яму.

И снова Шеф ощутил укол сомнений и подозрений. Все-таки она дочь Ивара и внучка самого Рагнара.

— Я видел, как твой дед умер в змеиной яме, — коротко сказал он. — Разве тебе никто не рассказывал? Я слышал, как он пел прощальную песнь.

— Он любил сажать меня на колени и петь, — сказала Свандис.

— Он любил длинным ногтем выкалывать людям глаза, — процедил Шеф. — Мой друг Катред вырвал этот ноготь клещами.

— Итак, змеиную яму ты тоже видел, — продолжала Свандис, — и видел, как в ней умер человек. Небось сильно испугался тогда? И представлял самого себя в этой яме?

Шеф ненадолго задумался.

— Ты хочешь сказать, что эти видения — я не считаю их просто снами — не посланы мне свыше? Что они образуются в моей голове из увиденного раньше и оставившего сильное впечатление? Знаешь, они подобны сказаниям, сагам. Только их как будто рассказывает дурак. Истории без начала и конца, и они едва-едва связаны друг с другом. Но это не просто выдумки. Я чувствую, что в них… кроется нечто большее.

— Но ты же спишь, когда бывают эти видения, — сказала Свандис. — Ты не можешь мыслить здраво.

— Все равно, мои видения — это видения богов! В снах мне открываются события вроде тех, о которых я слышал от Торвина. Саги о Вёлунде и Скирнире, о Хермоте и Бальдре.

— То-то и оно: ты слышал истории от Торвина, — сказала Свандис. — Вот если бы увидел то, о чем Торвин не рассказывал, — это бы что-то значило. Впрочем, твой разум что угодно может состряпать из увиденного и услышанного. А ты не задумывался, почему арабам снится Аллах, христианам — христианские святые? Дело в том, что видения подобны самим богам. И то и другое люди придумывают, исходя из собственных нужд и собственной веры. Если мы прекратим верить, то станем свободными.