Тимур Машуков - Ненаследный сын императора. Часть 2. Смута [СИ]

— Владимир Алексеевич! Я так рада!

В комнату влетела жена Павла, Анастасия. Князь оглядел её фигурку, с огромным удовольствием задержав взгляд на её округлившемся животике.

— Настена! Ну сколько раз повторять — зови меня отцом! Какой я тебе Владимир Алексеевич! — мягко пожурив зардевшуюся румянцем девушку, он тут же с тревогой поинтересовался:

— Как здоровье? Как ты себя чувствуешь?

Пока Анастасия щебетала что-то в ответ, он с внутренней усмешкой вспоминал разговор с императрицей… Наследник рода Романовых, как же!.. Истинный наследник — тут, зреет в чреве невестки. И придет его час!

С лихим разбойничьим посвистом, то и дело стегая норовистых кобылок, князь Громов, точно заправский возница, управлял бешено несущимися санями под дикий визг ребятни. Снежные вихри, вздымаемые приземистыми розвальнями, милосердно скрывали выпученные в негодовании глаза чистокровных лошадок, которых совершенно не готовили к такому повороту событий, когда холимых и лелеемых гордых животных с родословной длиннее, чем у некоторых дворянских родов, запрягают, как каких-то рабочих тяжеловозов… Но восторг, которым горели глазенки малолетних обитателей поместья, по твёрдому убеждению князя, с лихвой компенсировал все недовольство родовитых четвероногих особ.

Практически доведя главного конюшего до инфаркта, Владимир Алексеевич наконец-таки сжалился над ним, позволив забрать любимиц… Тот, исподтишка бросая угрюмые взгляды на раскрасневшихся ребятишек, то и дело дергающих Громова за рукав, выпрашивая «ещё один кружочек и все, честно-пречестно…» поспешно увел лошадок, ласково огладив перед этим их крутые бока, ходившие ходуном после бешеной скачки…

А дружная ватага, возглавляемая неугомонным князем, уже начала боевые действия, обстреляв дворницкую градом снежков… Дворник Антип, в своём овечьем тулупе напоминавший горного великана, наряженного в шкуры, собственноручно содранные с жестоко убитых животных, выскочил с большей деревянной лопатой, гневно взрыкнув:

— Ужо я вас!!!!

Но, узрев среди нападавших задорно хохочущего хозяина поместья, испуганно съёжился и нырнул обратно, размашисто перекрестившись.

Вдоволь натешившись, вся дружная компания гомонящей гурьбой ввалилась в уютный дом, провожаемая перемигивающимися взглядами ярких звёзд, высыпавших на неожиданно очистившемся от снеговых туч небосклоне. Пока с набегавшейся ребятни под охи и ахи нянек стягивали исходящие паром в тепле промерзшие одежки, слуги сноровисто накрыли огромный стол в центральной зале. И главным его украшением стал пузатый гигант-самовар, празднично поблескивающий начищенными боками, в которых гротескно отражалось все многочисленное семейство, расположившееся вокруг.

Счастливые звонкие голоса детишек, взахлеб делящихся впечатлениями от игр, мягкие улыбки женщин, терпеливо их выслушивающих, негромкие серьёзные разговоры мужчин… Потихоньку к Владимиру Алексеевичу на колени взобрался малыш Избориных, доверчиво прильнул к широкой груди канцлера и сладко засопел, сжимая в руке надкушенный пряник. С левого бока его руку обняла, крепко прижавшись, младшая дочь Машенька. Вслушиваясь в легкий гул голосов, означающий, что в маленьком мирке поместья все в порядке, все идет как следует, Громов смутно ощущал, что вот так и должно выглядеть счастье.

Много позже, когда все всласть наговорились, запивая свежие новости из внешнего мира, принесённые Громовым-старшим, крепким ароматным чаем, домашние разбрелись, зевая, по своим комнатам. Удобно устроившись в массивном кресле, стоящим у разожженного камина, князь бездумно глядел на языки пламени. Его лицо, смягчившееся в атмосфере родного дома, чуть разгладилось, помолодело, и мало кто из дворцовых придворных сейчас узнал бы в нём вечно нахмуренного, скупого на положительные эмоции могущественного канцлера. Его безмятежные посиделки у огня домашнего очага прервались скрипом придвигаемого поближе кресла — двойника того, в котором расположился сам князь. Сбросив сонное оцепенение, начавшее было его охватывать, он оглянулся и увидел, как рядом устраивается Павел. Со смущенной улыбкой он предложил отцу бокал, отливающий багрянцем наполнившего его вина. Невольно залюбовавшись тем, как играет цвет благородного напитка в отблесках пламени, Громов не спешил его пробовать, оттягивая момент удовольствия. Неловко откашлявшись, Павел осмелился все же нарушить царившую тишину:

— Ты так редко стал приезжать домой, отец…

Князь глотнул-таки вина, на миг зажмурившись от приятного тепла, волной прокатившегося по нутру.

— Все рушится, Павлуша… Словно корабль, попавший в жестокий шторм. Едва лишь успеваем устранить одну течь, в десятках других образовываются новые. А до спасительной гавани ещё много десятков миль…

— Неужели все настолько плохо? — недоверчиво посмотрел на него сын. — Быть может, ты просто устал, от этого и видишь все в чёрном цвете?

— Если бы… — покачал головой князь, отпивая ещё вина, — Ты же должен понимать, такая смена власти, сопровождаемая чередой странных смертей, всегда влечет за собой последствия. Кто-то из фаворитов попадает в круг опальных, кто-то неожиданно возвышается… А учитывая юный возраст нашего императора и полнейшее отсутствие опыта в политических играх…

Он вздохнул, и привычные горькие складки у тонкогубого рта вернулись на своё место.

— Каждый ищет возможности получить выгоду, воспользоваться благоприятным моментом. В мутной воде иногда ловится крупная рыба.

— Но, отец, мне кажется, что молодой правитель — это хорошо! Свежий взгляд на вещи, новые решения! — Павел заговорил с горячностью, получив возможность высказать отцу итог своих размышлений. Чуть замявшись, он все же честно признался, — Знаешь, я иногда очень жалею о том, что ты не позволил мне пойти на государственную службу. Мне кажется, что там я мог бы приносить гораздо больше пользы империи, чем сейчас…

— Сейчас ты приносишь огромную пользу роду! — резко возразил ему отец. — И поверь, это гораздо важнее! В смутные времена нужно знать, что мы сможем обеспечить и безбедную жизнь, и безопасность родным, тем, кто зависит от нас. Это тяжкая обязанность, но ты с ней прекрасно справляешься!

— Папа, но как можно личное ставить выше интересов империи?! — негодующе вскинулся Павел. — Громовы присягали на верность трону! А значит, мы должны быть готовы пожертвовать всем, и даже жизнью, если этого потребуют государственные интересы!

— Империя — это, прежде всего, люди! Посчитай всех, кто на сегодняшний день зависит от нашего благополучия! Женщины, дети, слуги, дружественные нам рода, как вот Изборины… Что будет с ними, если ты решишь героически распрощаться с жизнью?! Поверь мне, умереть во славу идеи легко, а кто будет разбираться с последствиями, которые ударят по самым беззащитным?! Быть благородным — неблагодарное дело… Ты думаешь, кто-то возьмет на себя заботу о твоем нерожденном сыне? Или о жене, что останется одна, без поддержки? А ты — государственная служба… Достаточно того, что я посвятил этому всю жизнь, но уверяю тебя, особой благодарности за это никто не испытывает.