Тимур Машуков - Ненаследный сын императора. Часть 2. Смута [СИ]

Помедлив мгновение, он с желчью добавил:

— И я совсем не уверен, что в скором времени не попаду в опалу… Юный император не слишком доволен тем, что я имею огромное влияние. Политическая ревность играет странные шутки…

Сын ошарашенно смотрел на отца, стараясь принять все, что он говорил. С дрожащими губами он произнес растерянно:

— Но как же так? Об Алексее Александровиче ходят такие хорошие слухи. Он добр к простому народу, он карает подлых иностранцев, осмелившихся покуситься на самое дорогое — жизнь его сестер. Он ставит на место крупнейшие державы, что как голодные псы, стремятся урвать от нас кусок побольше!

— И к чему это ведёт?! — резко оборвал сына князь. — Он машет шашкой на скаку, а каждый удар отзывается на империи в целом! Вот эти учения — ты знаешь, к чему это?! Ты понимаешь, что война уже стоит у нашего порога? И любая искра может стать причиной такого пожара, что сожрет всю империю! Ты думаешь, просто так на Алексея напустили наемных убийц? Ведь он многим наступил на хвост! Запасть в душу простому люду не так уж и сложно, посетил пару больниц, погладил по голове сиротку, дал леденец — и уже восхищенно взирают на него, как на ангела, спустившегося с небес. А где брать средства на все его забавы?! На учения, на компенсацию торговых потерь из-за ухудшившихся отношений со многими странами? Ты знаешь, что он прижал аристократов, непомерно повысив налоги для них? И скольких недругов он этим нажил? А мы, вместо действительно важных дел, роем теперь землю, разыскивая тех, кто покушался на императорскую жизнь! А за этим может стоять любой, ты слышишь, любой род! Каждому есть, что предъявить юному императору…

— А ты думаешь, нужно позволять иностранцам растаптывать русских? Получать выгоду, эксплуатируя нашу империю? Соглашаться на унизительные условия торговли, платить завышенные пошлины?! Нет, если и начнется война, мы сумеем победить! И покажем, что на нашей стороне и сила, и правда! И вот тогда, отец, ты меня не удержишь в этих стенах!

Разгоряченный Павел с гневно блестящими глазами взмахнул руками, обрисовывая контур клетки, в которую, как ему казалось, его запер строгий отец.

— Я в первых рядах отправлюсь на войну, потому что знаю, за что мне предстоит сражаться! И если мне выпадет шанс отдать свою жизнь за императора Алексея, я с радостью это сделаю! И моя Настя поймет меня, я уверен, а сын будет гордиться тем, что у него отец-герой!

Громов-старший печально смотрел на своего наследника и понимал, что вырастил хорошего человека, но научить его правильно воспринимать жизнь так и не сумел. Да и учиться этому нужно не у родителей, а сталкиваясь с жестокостью, вероломством, предательством… А он сам оберегал сына, не желая раньше времени знакомить его с волчьими законами политики. Но — как бы не было уже слишком поздно! И пропало без следа смутно зревшее в нём сегодня желание поделиться тем, что так гнетет его все эти годы, достать пыльные секреты из закромов, встряхнуть и разделить с близким человеком, что сможет подтвердить — да, тогда нельзя было поступить иначе…Что ж, он привык уже нести все в себе, беря ответственность на себя.

Вздохнув, он примирительно взглянул на сына, с воинственным видом ждущего ответа от сурового родителя.

— Будем надеяться, что мои усилия не останутся напрасными, и нам удастся сохранить мир. Война сейчас — это катастрофа! Но если вдруг… Ты взрослый, самостоятельный человек. И я приму любое твое решение. Но ты все же подумай на досуге над моими словами, подумай… Не забывай, что Громовы своих не бросают!

Павел опустил голову, подавив рвущиеся наружу слова негодования. Отца он искренне любил и уважал, и хотя был уверен, что сейчас правота на его стороне, не спешил отмахиваться и от правды князя. Главное он услышал — никто его не будет держать взаперти, если начнется война!

Устало поднявшись, князь глухо проговорил:

— Что-то устал я сегодня, Павлуша. Пойду к себе. Мне кажется, нам обоим стоит обдумать все, а позже мы еще обязательно поговорим. Ласково потрепав сына по плечу, он отправился в свою спальню. Но не стал ложиться, задумчиво постояв у окна, решительно прошагал к письменному столу, взял лист бумаги, украшенный родовым гербом и размашистым уверенным почерком вывел первую фразу…

Каждое слово, что ложилось на дорогую плотную гербовую бумагу, было плодом долгих тягостных размышлений, длившихся не один месяц. Поэтому, когда пришло время, текст словно рвался сам из-под пера, стремительно вились строчки, практически не требуя никакого мысленного напряжения. И нахмуренный вид канцлера отражал не столько работу разума, сколько раздражение от того, что письменный прибор едва поспевал за бегущими вперёд мыслями. Наконец, была поставлена жирная точка, присыпав мелким песком чернила, князь бережно сложил листы бумаги и поместил их в шкатулку из драгоценного мореного дуба, где уже дожидались своего часа неприметное серебряное колечко, снятое некогда с пальца Анникке Торвигг, и свидетельство о браке Павла Владимировича Громова и Романовой Анастасии Александровны… Решительно захлопнув крышку, покрытую затейливым узором, канцлер задумчиво огладил отливающие благородным чёрным цветом бока шкатулки, невольно припомнив, какую бешеную цену заплатил в своё время за это, без преувеличения, произведение искусства. Но любая, даже самая запредельная стоимость, исчисляемая денежными купюрами, меркла перед ценностью того, что ныне таилось в его недрах. Человеческие судьбы, судьба государства… Стоит предать огласке тайны, что раскрывались в его письме — и трон пошатнется, и будут рвать на части ослабевшую империю оголодавшие стервятники, стремясь ухватить кус пожирнее да послаще. Реки крови, множество нелепых и страшных смертей — такого ли будущего желал для отчизны всесильный канцлер? Он мотнул головой, отгоняя жуткие картины, что незваными гостьями пробирались в мысли, воскрешая в памяти кошмары, что мучили его на протяжении почти двадцати лет. Нет, это непомерная ноша для его плечей. Может, когда-нибудь и придется Громовым извлечь эти секреты на белый свет, заявив о своих правах… Но не сегодня, не сейчас.

Откинувшись в кресле, канцлер устало смежил веки, прислушиваясь к тишине, окутавшей особняк. Безмятежным сном были скованы его обитатели, молчали дворняги, лишь изредка всхрапывали в конюшне породистые кобылки, все еще отходя от дневных переживаний… В лёгкой полудреме ожидая рассвета, князь выстраивал в голове предстоящую беседу с Избориным.

С Дмитрием он познакомился около полугода назад. Провинциальный начинающий артефактор, вооруженный лишь непомерными амбициями да толикой таланта, вознамерился покорить Санкт-Петербург. Решив пойти ва-банк, Изборин без раздумий пустил остаток небольших по столичным меркам средств, полученных после кончины престарелой матушки, на подарки нужным людям, мелким чиновникам из различных ведомств. Слово там, упоминание здесь… И сработала бы немудреная тактика Изборина, если б не одно «но». При встрече с потенциальным покупателем, которым оказался, ни много ни мало, личный помощник посла Франции, что-то пошло не так… Польстившись на весьма интересную цену, тот согласился на встречу с неизвестным прежде мастером, выкроив время в довольно плотном графике. Буквально пять минут оставалось до визита канцлера Российской империи, поэтому разговор французского чинуши с артефактором шёл на ходу, впопыхах. Возможно, и это сыграло свою роль, наряду с неопытностью и волнением Изборина… Отзвук прогремевшего взрыва прокатился по коридорам вычурного особняка, переполошив его обитателей. Потянувшиеся клубы вонючего желтоватого дыма лишь добавили паники. Бестолково металась охрана, захлебываясь душащим сухим кашлем, не понимая, за что хвататься и куда бежать… Испуганные дипломаты спешно запирались в своих кабинетах, надеясь переждать атаку неизвестных за крепкими дверьми.