Анна Ветлугина - Свидетели Чистилища [litres]

– Хорошо, жрец. – Оскар вернулся под плафон, оперся кулаками о столешницу, сверкнул лысиной. – Я искренне желаю Фенриру здоровья. Когда он оправится от раны и будет в состоянии принять меня, я приду и побеседую с ним.

Илья фыркнул: ну надо же! «Когда он будет в состоянии принять меня»! Принять! Словно речь не о вонючей зверюге, а об иностранном консуле!

– Если твои слова подтвердятся, если мой человек и в самом деле виноват – я разрешу твоему племени судить его по своим законам. Каким бы ни был ваш приговор, я не стану его обжаловать. Обещаю.

– Что?! – ошеломленно воскликнул Илья.

– Что-то не так? – вздернул бровь хозяин кабинета. – Ведь это была самооборона, верно? Ты не стал бы вводить меня в заблуждение, Илюша? Он напал, ты защищал свою жизнь – имел на это полное право. Стало быть, тебе не о чем волноваться. Никто не признает тебя виновным, никто не вынесет тебе несправедливый приговор, если преступление совершил не ты, а Фенрир. Я прав, многоуважаемый верховный жрец?

Волкопоклонник отвел взгляд и медленно кивнул. Илью трясло от негодования. Босс обязан был поставить на место этого зарвавшегося дикаря! И пусть Илья еще помнил те времена, когда они оба с Симеоном заканчивали аспирантуру, наличие образования не освобождало обвинителя от текущего статуса первобытного ушлепка! Дикарь, пещерный человек, ничтожество – а возомнил о себе невесть что! Как и все его племя! Оскару достаточно было бы один-единственный раз откомандировать в монастырь Фарида с его головорезами, чтобы те проехались на «хаммере» и пошумели крупным калибром, – и все стало бы на свои места! Но нет, развели какую-то хренову дипломатию. И мало было с язычниками считаться, так теперь еще и к мнению волков, что ли, прислушиваться?!

Но самое главное – это то, с какой легкостью Босс пообещал не обжаловать приговор, вынесенный чужаками его человеку, доверенному лицу, помощнику, соратнику. Тревожный звоночек, слишком тревожный.

Не-еет, все, пора с этим кончать. Чем скорее, тем лучше. Довольно откладывать.

Стрела попала четко в ствол молоденькой березки справа от меня, и тут же, почти без паузы, другая стрела вонзилась в гигантский дуб слева. Звук, с которым они пробили кору, заставил меня поверить сразу в две вещи: во-первых, это совсем не случайные стрелы, а предупреждение; во-вторых, нечего даже рассчитывать на плотную резину, из которой сшит мой костюм, такую «броню» наконечники попросту не заметят. Я остановился и медленно поднял руки. Приплыли.

– Оружие! – потребовали за спиной.

Какое оружие? Ах, да, бесполезный автомат на плече.

– Положи его на землю. И не суетись.

Да я и не думал суетиться. Я только негодовал на самого себя – надо было как можно скорее покидать территорию волкопоклонников, а не любоваться закатом. Нет, я не боялся быть задержанным: я все объясню, назову себя и брата – и ситуация разрешится, меня непременно отпустят. Вот только произойдет это не сию минуту. Вряд ли дозорные (или кто они там?) возьмут на себя ответственность за такое решение, скорее всего, поведут к своему языческому начальству, а значит, я могу и не попасть сегодня на комбинат, не вытащу оттуда Мару. Досадно.

Будто подтверждая опасения, меня огрели по затылку чем-то твердым, стоило лишь нагнуться, чтобы положить автомат на тропинку. Сознания я не потерял, но стал… куда мягче, что ли? И коленки ватные, и ручки-тряпочки, и в глазах пелена тумана. Мигом мне заломили руку – весьма профессионально, кстати говоря, – и повели в сторону, противоположную той, в которую я направлялся.

Смеркалось.

Я все ждал, когда появится местный Стоунхендж, откуда всего два шага до Жоркиной избушки: вдруг мой брат нас увидит и заступится, внесет ясность. Ведь он как-никак будущий здешний жрец! Но меня, по всей видимости, повели совсем другим путем. Более или менее очухавшись, я попытался завести разговор с конвоирами, однако парни мало того, что передвигались бесшумно и мягко, словно индейцы, так еще и молчаливы были, как те же гордые краснокожие из стареньких то ли югославских, то ли гэдээровских фильмов. Оставалось просто исподтишка рассматривать их. Самошитая обувь, куртки и штаны из кожаных полос и лоскутов. При этом пуговицы и застежки-«молнии» явно спороты с другой одежды – куда более современной, но, вероятно, совершенно износившейся. Хотя, конечно, еще разобраться, какие шмотки теперь можно назвать более современными. Даже если где-то и хранятся запасы брендовых рубашек, платьев и трусов, они не бесконечны, да и произведены эти предметы одежды в другом мире, которого нет уже два десятилетия. Глядишь, еще через пяток-другой лет именно языческие кутюрье, специализирующиеся на пошиве простых и удобных для охоты и работы в огороде костюмов, станут законодателями моды, а вовсе не те, кто выдает со склада черные полиэстерные рюкзачки с розочками.

Сами парни были молодыми, худощавыми (если не сказать тощими), но весьма жилистыми. Не сравнить с нашими чахлыми задохликами. Как бы ни была опасна жизнь снаружи, как минимум этим двоим она явно пошла на пользу. Нет, наверное, я бы справился с ними, несмотря на заломленную руку, вот только мне же потом жить бок о бок с ними: негоже начинать знакомство с будущими соседями дракой.

В конце концов мы добрались, и я впервые увидел вблизи деревню волкопоклонников.

Первое, что поразило меня, – даже не приведенные в порядок домики, к этому я был готов после того, как побывал в избушке Жоры. А вот огороды, в которых, помимо картошки и помидоров, выращивали борщевик, ввергли меня в ступор. Значит, не почудилось, когда я рассматривал монастырскую территорию с крыши пятиэтажки!

Руку наконец отпустили, и я распрямился, потирая предплечье и плечо. Вдалеке над кронами возвышалась колокольня и луковки куполов с едва заметными звездами. В противоположной стороне виднелся железнодорожный мост. Других примет мне и не требовалось, куда интереснее было познакомиться с дикарским бытом.

Для начала я отметил наличие многочисленных брезентовых козырьков, передвижных полиэтиленовых пологов и деревянных щитов, служащих для защиты от дождя и ветра. Значит, все-таки никаких чудес: эта гуслицкая аномалия не всесильна и не может мгновенно обеззаразить дождевую воду и наносимую ветром пыль. Язычники опасаются радиации так же, как и те, кто прячется под землей, потому и защищают себя, свои дома и земельные участки, как только могут. Ну, это разумно. И по-прежнему интересно: что происходит дальше, из-за чего фон так быстро приходит в норму после каждого ливня или снегопада, после каждого ветреного дня?

Затем я обратил внимание на жителей, занимавшихся повседневными делами. Кабы не экзотическая одежда и вызывающе дикарский вид (наголо бритые головы и многочисленные татуировки), я бы и не отличил эту деревню от деревни своей бабушки. Вот кто-то колет дрова, вот кто-то понес полные ведра – может, огурцы поливать, может, баню топить собирается. Мужик приглушенно бранится с женой, та что-то повизгивает в ответ. Дети возятся в палисаднике, один, наверняка самый непослушный, упорно лезет на яблоню… Сюда бы еще мычание коров и блеяние овец добавить (да хотя бы квохтанье опостылевших кур из нашего Могильника!) – и совсем уют да благодать!