Анна Ветлугина - Свидетели Чистилища [litres]

Вперед шагнул «кавказец».

– Час назад от полученной раны скончался Фенрир, в которого ты стрелял. Убийство мохнатых братьев приравнивается у нас к убийству Сынов Одина.

– Чего? – снова тупо переспросил я. – Кого?

– Ты стрелял в Фенрира, – терпеливо проговорил Арсен. – Ты ведь не станешь этого отрицать?

– В волка, что ли? – наконец догадался я и с облегчением рассмеялся. – Ну вы даете! Стрелял, да. То есть пытался выстрелить, потому что он напал на Илью – это адъютант Босса, Оскара, знаете, наверное. Или ординарец. Или референт, там хрен разберешь…

Троица молча развернулась и явно намеревалась ретироваться.

– Да постойте вы! – завопил я. – Я действительно пытался стрелять, но я не убивал! Автомат оказался неисправен! Или патронов не было в нем, что ли. Скажите своим людям, пусть проверят! Если вы, конечно, понимаете, как стреляет «калаш»… Ну дуло понюхайте хотя бы! Если из оружия стреляли – из ствола разит пороховыми газами, так в фильмах всегда определяли орудие убийства. А этот «калаш» не может пахнуть порохом… ну то есть может, но это будет застарелый запах, потому что шут его знает, когда Илья стрелял из автомата в последний раз…

Я лепетал что-то совершенно невразумительное, а они уходили. Толпа расступалась, пропуская троицу, и тоже постепенно разбредалась.

Пипец. Вот влип! Старшие меня не слышат, а те, кто остался подле клетки, слишком молоды. Им ведь даже про баллистическую экспертизу не расскажешь – не поймут. Да и как такую экспертизу проведешь? В волка выстрелили из пистолета, пистолет унес Илья. В автомате совсем другие патроны, которые оставляют совсем другие раны, – но как это доказать, если я даже не знаю, был ли «калаш» заряжен?

– Эй! Брату моему хотя бы сообщите! Георгий Белецкий – он готовится к посвящению в жрецы…

Может, зря я это сказал? Подставил Жорку. Похоже, на мой счет они все равно уже не передумают, а на Жоркиной карьере подобное родство может нехорошо сказаться…

– Ладно, сволочи, – сплюнул я со злости, – скажите хотя бы, когда полночь.

Возле клетки остался единственный человек. Он протянул сквозь прутья решетки глиняный кувшинчик с водой и неожиданно ответил:

– Через час.

Вот и все, Кир. Досвидос, дружище. У тебя есть всего один час. И как бы ты хотел его провести?

Ей пришлось отломать крышку плеера: все вещи, включая фонарик, остались в рюкзачке, а где теперь тот рюкзачок – только догадываться. Ножик похититель тоже конфисковал. А ей требовалось что-то узкое и твердое. В конце концов, что такое плеер? Всего лишь вещь; она попросит – и сталкеры принесут ей еще один. А может, она и сама доберется до магазина, где в былые времена продавались такие крошечные проигрыватели. Главное – не потерять кассету с «Битлз». Почему-то Мара была уверена, что эти записи – куда бо́льшая ценность, нежели устройства воспроизведения.

Стены колодца были сложены из неотесанных камней. Была ли тут когда-то вода, сказать трудно, но из-за влажности по всей вертикальной поверхности буйно разросся мох. Его-то и требовалось выскрести из щелей между камнями, чтобы было за что хвататься и куда ставить ногу. Навыки скалолазания у Мары отсутствовали, она и слова-то такого не знала, но считала, что достаточно имела дела с разной конфигурации ходами в каменоломне и собиралась экстраполировать эти свои умения на подъем по отвесной стене.

Крышка плеера быстро переломилась пополам, но это даже к лучшему: теперь у Мары было сразу два инструмента, и заниматься выдиранием мха из ущербной кладки можно было в две руки.

Порой она так увлекалась, что забывала время от времени покрикивать наверх. Впрочем, на поверхности сейчас была ночь, глубокая ночь. Вряд ли кто-то станет в это время разгуливать по окраине Куровского. Разве что сам преступник.

Она не знала, какой глубины колодец, понимала только, что, упав с высоты трех метров, наверняка отбила бы себе все на свете, а то и сломала руки-ноги. Не стал бы похититель так сильно травмировать девушку, с которой планировал предаться утехам. Значит, сколько? Два метра? Метр восемьдесят? Мара вставала на цыпочки и пыталась нащупать края каменной ямы – бесполезно.

Наконец она отчистила нижнюю часть кладки. Получилась о-оочень своеобразная лесенка высотой ей по пояс и несколько фрагментов стены чуть выше ее роста – чтобы хвататься руками. Если это не сработает, если колодец гораздо глубже или сверху у него имеется крышка запирающегося люка, то все усилия окажутся напрасными и вряд ли она придумает что-то более действенное.

Контролируя каждый вдох, не делая никаких лишних движений, она взялась за камень на уровне лица и ступила носком ботинка в щель внизу. Плавно, без рывков потянула себя наверх. Перехватилась левой рукой за щербатый край чуть выше макушки, попыталась втиснуть мысок второго ботинка в следующую щель. Нет, узко, слишком узко!

Спрыгнула. Прикинула, в каком месте проблема. Попыталась расширить щель. Нашла рядом более удобную выпуклость. Несколько раз вслепую перемерила расстояние от одной «ступеньки» до другой.

Попробовала снова. И еще раз. И еще…

Чем сильнее она выдыхалась, тем сильнее колотилось сердце, и паника все ощутимее охватывала ее. Она знала, что иногда эмоции помогают справиться с трудной задачей. Вот бы страх превратился в злость или жажду мести! Но нет, с каждой попыткой она все больше и больше боялась не успеть выбраться до возвращения похитителя.

Она дала себе пять минут передохнуть и отдышаться. Вытащила из-за пазухи плеер, на ощупь нажала кнопку. В плеере не было динамика, а наушники остались в рюкзачке, но Мара прекрасно помнила, на какой песне остановила пленку накануне. И теперь под едва слышное шипение механизма она шептала английский текст:

Вот уж дудки! Так просто ее не победить! Может, у кого-то все осталось во вчерашнем дне, а у нее все впереди! И в любовь она играть не собирается! Выберется – и обязательно спросит у этого несносного Кира, почему он ушел! И сама объяснит ему, почему сказала что-то не то…

Ломая остатки ногтей, раздирая камнями тонкую ткань футболки на груди, а вместе с ней и кожу, стучась о шершавые грани коленями и лбом, она настырно лезла вверх.

Опять мучили эти странные путаные сны. Снилось детство. Мы тогда как раз увлеклись скандинавской мифологией, точнее, Жора увлекся, а я, разумеется, поддерживал его. Он пересказывал сюжеты, и мы на их базе придумывали вместе что-то свое. Брат еще лепил персонажей из пластилина, а я рисовал карты, я всегда умел хорошо рисовать. И внезапно во сне стало ясно, что нынешние волкопоклонники – это те самые пластилиновые фигурки, которые когда-то много лет назад вылепил Жора. Мне стало страшно, какой мой брат всемогущий, и в то же время это не могло не восхищать.