Анна Ветлугина - Свидетели Чистилища [litres]

Я увидел языческую деревню сверху, как будто она ненастоящая, как будто выстроена на нашем с Жоркой письменном столе в родительской квартирке в Барнауле. При этом пластилиновые жители двигались меж пластилиновых домиков, словно герои в кукольном мультике. Вот одна из фигурок с крохотными пучками белых ниток на макушке подошла к клеткам в центре поселка, постояла, помолчала, а затем тонким голоском пропищала: «А ведь я предупреждать – с вооруженным обязательно случится тот вариант, где есть война!»

Потом деревню заслонила мордочка невесть откуда наплывшего медвежонка Винни-Пуха: «Ты, болезный, не хуже моего складывать два и два умеешь! Они слышат выстрелы, они видят человека с огнестрельным оружием, они видят Фенрира с огнестрельной раной – для них все очевидно, и реакция стопудово будет не такой терпимой. Вкуриваешь?»

Его отодвинула в сторону Мара: «В монастыре найди Мамми, она поможет!»

Я вздрогнул и проснулся.

Как я вообще умудрился задремать в таком положении?! Меня же сейчас будут казнить! И почему я такой вялый, почему еле шевелюсь, почему все плывет, как после стакана грибного самогона, который я на дух не переношу? Неужели удар по голове оказался сильнее, чем я думал? Сотрясение у меня, что ли?

Ах, да, водичка из кувшина. То-то она показалась мне странной на вкус… Вероятно, подмешали в питье какое-нибудь успокоительное в лошадиной дозе, чтобы не сильно брыкался, когда поведут в последний путь.

А. Нет. Не поведут. Я уже на месте.

Проморгавшись, я разглядел то, чего не увидел в полумраке и спросонья. Я находился на дне продолговатой ямы, стенки которой были обшиты плотно подогнанными досками. Глубина – пара метров, длина аналогичная. Не ящик, не колодец – скорее, по форме на могилу похоже. Свет факелов попадал сюда через мелкую металлическую решетку, которая, словно крышка кастрюлю, накрывала сверху мое последнее прибежище. Выбраться отсюда – раз плюнуть. Если бы не слабость после транквилизаторов. И если бы не связанные за спиной руки. А связаны они были грамотно – не только в районе запястий, но и в локтях.

Итак, меня перенесли, пока я спал, стянули с меня резиновый костюм, связали и кинули сюда. К слову, обещали бросить в яму с крысами – и где же крысы? Я повозился, перекатился с одного бока на другой. Нижняя часть досок немилосердно воняла тухлятиной и была покрыта въевшимися бурыми пятнами, о происхождении которых мне ничего не хотелось знать. Впрочем, я и так догадывался. Не волкам язычники скармливали похищенных, ох, не волкам. Те страшные шерстяные монстры с бо́льшим удовольствием, вон, стеблями борщевиков питаются. А в жертвоприношениях другой серый народец участие принимает. Самое действенное.

О том, чтобы подняться на ноги, я даже не задумывался: меня мутило, решетка над головой кружилась на манер вентилятора – и это в лежачем положении. Оставалось ждать, приходить в себя и вслушиваться в то, что творится наверху. А оттуда доносились голоса: два-три мужских фоном бубнили что-то похожее на молитву на смеси, видимо, древнегерманского и древнескандинавских наречий; еще двое приглушенно беседовали в непосредственной близости от ямы.

– …вызывает мой беспокойство. – Похоже, это Урсула. Вряд ли у них есть сразу несколько женщин с акцентом. Хотя как знать. – Симеон никогда не позволял себе исчезать без предупреждения.

– Мне не хотелось бы думать о плохом, сестра, но я уже готов поверить, что этот и Симеона убил. Они же могли быть вместе с Фенриром.

– О, нет, Раптор!

– Тише, сестра, тише! Просто подождем. Если до рассвета не объявится, начнем прочесывать местность.

– Не лучше ли отложить казнь и посвящение? Мы не можем не согласовать это с верховный жрец.

– Можем! – возразил мужчина рокочущим басом и тут же вновь понизил голос до шепота. – Ты прекрасно знаешь, что верховный он лишь номинально. И если вдруг случилось страшное… если это произошло, ты и сама понимаешь, кто станет следующим верховным.

– Да, Раптор, ты прав… Но я еще беспокоиться за Зиг! Какой удар по его seelische Verfassung [10]! – Видимо, от волнения акцент усилился, а временами немецкая колдунья и вовсе переходила на родную речь. – Пускать крыс на мертвый тело – es ist so praktisch [11], однако тут живой тело… Симеон бы не одобрил! Verstehst du [12]?

– Уверен, Симеон тоже проголосовал бы за казнь. Если сегодня простить быдлу убийство мохнатого брата – завтра это быдло нас сметет!

– Я не сказать «простить»! Я сказать, что Зиг слишком мал…

– Все, довольно! Пора начинать!

Все это время я с тоской пялился на решетку и даже умудрился разглядеть при недостатке освещенности, что она двойная: между первым и вторым слоем ячеек было пространство шириной в две ладони. Интересно, зачем? Хотя нет, неинтересно! Совсем!

– Эй! – хрипнул я; в горле пересохло, и голос мой был настолько слаб, что наверху меня, разумеется, не услышали.

А потом и пытаться уже стало бесполезно: помещение постепенно заполнялось людьми, люди что-то пели – тревожное, заунывное. Зарокотал бас, вещающий о юном Зигфриде и предстоящем ему испытании… На долю секунды над решеткой показалось перепуганное лицо ребенка – того самого мальчишки, которого назначили палачом.

– Крути ручку, Зиг! – повелел тот, кого Урсула назвала Раптором. – Крути ручку!

Толпа взревела, когда узкое пространство между двумя слоями решетки стало заполняться подвижными серыми тушками. О, это были не обычные пасюки! Жирные монструозные твари, раза в три крупнее тех, какими питались Свидетели Чистилища, обладали еще и торчащими наружу зубами – и это были отнюдь не резцы, а самые настоящие клыки! Розовые лапки проваливались в ячейки нижней решетки, и я видел острые коготки так близко и так крупно, будто и не было разделяющих нас двух метров.

Меня затрясло. Я принялся извиваться, надеясь ослабить веревки, но не тут-то было. Сейчас голодные твари посыплются в яму – и все… У меня нет даже клетчатого шарфика, по которому можно будет опознать мои обглоданные кости!

– Погодите! – завопил я со всей дури. – Постойте! Дайте мне поговорить с Мамми! Позовите Мамми!

Раза с шестого меня, кажется, услышали. Прекратившийся скрип возвестил о том, что Зиг перестал вращать рукоять – может, ему приказали, а может, сам процесс запуска крыс в пространство между решетками был завершен. Сквозь истеричный писк тварей, почуявших свежее мясо, то есть меня, донесся голос немки:

– Кто сказать тебе это имя? Зачем тебе Мамми?

Я приободрился:

– А вы позовите ее – тогда скажу! Можете вы исполнить последнее желание приговоренного?

Видимо, они о чем-то совещались, потому что ответила мне Урсула далеко не сразу:

– Мамми – так самые близкие здесь зовут меня. Что ты хотел говорить?