Константин Соловьев - Господин мертвец. Том 1 [litres]

– Потери? – привычно спросил Дирк.

Для детального доклада не было времени, и Карл-Йохан это понимал. Сейчас командира интересовало только то, какие потери понес взвод, добираясь до первой траншеи, и остался ли он боеспособен в достаточной мере, чтобы выполнять свою задачу.

– Пятеро или шестеро. В основном из второго отделения. Как минимум один штальзарг.

– Как там на другом фланге? Соединились с Крейцером?

– Никак нет. Французов тьма-тьмущая. И, кажется, Крейцер повел свой взвод левее, чем предусмотрено по схеме нападения. Расхождение получилось метров на двести, если не больше.

Крейцер. Похоже на него. Несмотря на то что наиболее плотный огонь был сосредоточен на «листьях», держащих правый ударный фланг, унтер-офицер Себастиан Крейцер предпочел сдвинуть фронт атаки еще левее – чтобы обезопасить своих бойцов. Вряд ли его заботило то, что при этом на взвод Дирка будет устремлено еще больше стволов, чем предусматривал план тоттмейстера Бергера. Зная своего коллегу, командира третьего взвода, Дирк не сомневался, что Крейцер прекрасно отдавал себе отчет в собственных действиях.

Дирк хотел было помянуть Крейцера бранным словом, но присутствие Карла-Йохана остановило его. Унтер-офицеры всегда должны быть едины перед лицом нижних чинов. Но Карл-Йохан, кажется, прочитал его мысли с легкостью тоттмейстера.

– Возможно, это не было случайностью, – тактично сказал его заместитель. – И это не похоже на ошибку.

– Потому что унтер Крейцер не делает ошибок, – отозвался Дирк. – Дьявольский хитрец этот Крейцер. Он воспользовался нами как прикрытием! Вот почему он отстал еще до того, как мы вошли в огневой контакт. Чертов хитрый лис! Позволил нам первыми сунуться в топку!

Сравнение вышло неудачным, и Дирк понимал почему. Унтер-офицер Крейцер не был похож на лиса, несмотря на всю свою хитрость. Скорее, это была хищная птица. Голодная злая сова, двигающаяся с невероятной стремительностью и знающая каждый шаг своей жертвы наперед. И ее клюв уже сомкнулся на французском горле.

В глубине души Дирк понимал, что Крейцер не совершил ничего предосудительного. Еще до начала штурма было очевидно, что «листья» понесут наибольшие потери. Крейцер просто позволил им сыграть роль отвлекающего пугала, а сам отстал и ударил левее, воспользовавшись тем, что половина французских пулеметов смотрят на мертвецов Дирка. С точки зрения тактики этот прием обеспечил ему меньшие потери среди личного состава и, кроме того, для многих увлеченных боем французов его появление стало неожиданностью. Очевидным минусом было то, что между «листьями» и «бубенцами» образовалось что-то вроде каверны, наполненной французами. Огорошенные внезапным вторжением мертвецов и смятые с двух сторон, вряд ли они представляли собой серьезную опасность, но Дирк, хорошо знавший реалии траншейной войны, понимал, что недооценивать этот фактор определенно не стоит.

Разбитый и обращенный в бегство противник может остановиться, восстановить боеспособность и стать чертовски неприятной занозой в заднице. Или штыком в горле. Разрозненность двух штурмовых взводов лишала их основного преимущества, особенно важного в первые минуты после занятия траншеи, – мобильности. Не соединившись и не образовав единого плацдарма, они не могли углубляться в оборону противника, растягивая силы, потому что изолированные французы в любой момент могли воспрянуть духом и нанести сильнейший удар во фланг или тыл штурмовым группам. Это значило, что сопротивление на этом участке необходимо подавить в кратчайшее время, прежде чем противник догадался воспользоваться разрозненностью атакующих и усилить вбитый между ними клин, направив к этому участку подкрепления. Карл-Йохан терпеливо ждал приказов командира, и Дирк порадовался тому, что под стальным шлемом мрачная гримаса на его лице не видна окружающим. Тщательно разработанный план в первые же минуты штурма оказался нарушен, и его фрагменты, как падающие костяшки домино, рассыпались на глазах, делая невозможным основную задачу. Значит, стоило принимать решительные меры, прежде не запланированные. Импровизация может принести успех не только в рукопашной схватке, но и в тактическом искусстве.

– Карл-Йохан! Берите пулеметчиков и четвертое отделение Мерца, – приказал он. – Выжмите лягушатников с левого фланга любой ценой. С Крейцером я поговорю позже. Штальзарги помогут вам на основных направлениях, но потом они нужны будут мне здесь. Отделение Тоттлебена следом за мной. Будем развивать наступление здесь, пока вы крепите наши тылы. Уйдем вглубь, как падальщики в мертвую тушу.

– Понял вас. – Карл-Йохан коротко кивнул и, развернувшись, побежал в ту сторону, откуда доносились выстрелы и взрывы гранат. Судя по этим звукам, дела на левом фланге обстояли не так хорошо, как можно было предположить. Французы выдержали первый натиск и первую, самую страшную, пытку страхом. Теперь собирались дать хороший отпор. Двести метров занятых противником траншей, не просто приспособленных для обороны, а созданных для нее лучшими мастерами Империи, двести метров смертельной опасности, напичканных пулеметами, винтовками, может быть даже минами, – это было препятствием даже для «висельников».

Дирк подумал, что сам должен был возглавить атаку на левом фланге. Он даже открыл рот, собираясь окрикнуть удаляющегося Карла-Йохана, но не сделал этого. Судьба штурма сейчас решалась не там, а здесь, на правом фланге. Именно правый фланг надо отсечь, решительно и быстро, как топор палача отсекает голову приговоренного, чтобы предотвратить подкрепления для французов и разрубить рыхлое тело их обороны надвое. А значит, он должен остаться тут, на острие удара, и убедиться в том, что хотя бы часть «висельников» выполнит основную боевую задачу.

В ожидании людей Тоттлебена Дирк осмотрел траншею, выискивая раненых. «Висельники» оставляют после себя только мертвецов. В этом был и практический смысл. Полгода назад, в сентябре, один умирающий пуалю схватил связку гранат и бросился под ноги Хайнману, тогдашнему командиру третьего отделения. Хайнман успел размозжить ему голову, но слишком поздно – чудовищной силы взрыв смял его доспехи и превратил их внутренности в кисель. Сам Хайнман был еще жив, но от него осталось слишком мало даже для того, чтобы поместить его в тяжелый корпус штальзарга. Поэтому Дирк не уставал напоминать «висельникам» об осторожности. Он не хотел, чтобы еще кто-то расплатился своей жизнью за невнимательность.

Пятеро французов, с которыми он расправился, лежали без движения. Неудивительно, после таких ран не выживают. Но кроме них в траншее и так хватало французов, скошенных пулеметчиками Клейна и гранатами. Они лежали на земле, привалившись к грубому дощатому настилу, похожие на мебель, которую кто-то расшвырял в беспорядке. Дирк не любил созерцать мертвецов, это всегда напоминало ему о незримом сходстве между ними. Только он сам был мертвецом привилегированным, способным, благодаря тоттмейстеру, сражаться с оружием в руках, а эти были лишь бездушными остатками, ненужными вещами, сваленными друг на друга, высосанной оболочкой. «И я мог бы лежать так же, – подумал Дирк, разглядывая незнакомые лица людей, которых он никогда прежде не видел, – с проломленной пулей каской, под которой вместо головы хлюпает лопнувший мозг. Или с оторванными близким разрывом снаряда руками. Или просто с дыркой в груди, глядя в небо».