Гарри Гаррисон - Крест и король

Ее красота оправдала надежды Гутрота, и спустя девять месяцев родился их сын Хальвдан, позже прозванный Черным за цвет волос и за приступы гнева. Гутрот постепенно собрался с духом и перестал на ночь привязывать руки Азы к кровати, зная, что женщина с ребенком, которого нужно пестовать, более чувствительна и меньше мечтает о мести. Но все-таки следил, чтобы нож, которым она пользовалась, способен был разве что резать мягкий сыр и счищать кожуру с яблока.

Однако он забыл, что женщина может распоряжаться мужчинами так же легко, как сама собою. Как-то темным вечером в Юле, праздник солнцеворота, ровно через год после смерти отца Азы, Гутрот осушил огромный рог зубра, который держал на своем столе без подставки, чтобы пить пиво в один присест, и вскоре вывалился шатаясь за дверь, чтобы помочиться на снег. И пока его рука шарила в штанах, из-за угла королевского дома выскочил парень и, проткнув живот короля копьем с широким лезвием, тут же скрылся на лыжах. Гутрот успел повторить прощальный совет убийцы: «Кто убивает пьяных, должен всегда оставаться трезвым». И умер, все еще пытаясь опорожнить мочевой пузырь.

У Гутрота от его первой жены Турит остался законный наследник, восемнадцатилетний крепыш по имени Олаф. Люди думали, что он захочет умилостивить дух своего отца, похоронив вместе с ним королеву Азу, и расчистит себе место, бросив единокровного брата Хальвдана в лесу на съедение волкам. Но он этого не сделал. А на все недоуменные вопросы — которые, между прочим, свидетельствовали, что его не боятся так, как должны бояться короля, раз осмеливаются спрашивать, — отвечал, что ему приснился вещий сон. Олаф видел огромное дерево, растущее из чрева его мачехи, — дерево с кроваво-красными корнями, белым стволом и зелеными листьями, осенявшими всю Норвегию и даже весь мир. Поэтому он понял, что сына Азы ждет великое предназначение и не следует гневить богов и навлекать на себя несчастье, пытаясь воспрепятствовать судьбе.

И Олаф пощадил мачеху и взял под защиту единокровного брата, но с этого времени сам почти ни в чем успеха не имел, а люди говорили, что он отвернулся от собственной удачи. В последующие годы его затмил своими победами Хальвдан, сын Азы, который отхватил себе королевство около фьорда в Восточном Фолде. А единственный сын Олафа, Рогнвальд, которого прозвали Великодушным за его отвагу и покровительство поэтам, умер, когда полученная в случайной стычке пустяковая царапина воспалилась и оказалась не по силам даже врачевателям Пути.

Хальвдан же, наоборот, не только отвоевал новое королевство в Восточном Фолде, которым честно поделился со своим прежним опекуном, а также королевство своего деда — Агдир, но и нашел себе жену, которую даже высокомерная королева Аза не могла презирать, как презирала всех остальных женщин. Это была Рагнхильда, дочь короля Сигурда Рингерикского Оленя. Как и Аза, она тоже лишилась отца, но не из-за Хальвдана. В горах они наткнулись на засаду горного вождя, дикаря и берсерка по имени Хаки. Несмотря на все свое берсеркство, Хаки убил Сигурда не раньше, чем получил три раны и потерял левую руку, из-за чего и вынужден был проваляться всю зиму, не в состоянии попользоваться захваченной девственницей. Как раз в то время, когда Хаки пора было бы уже достаточно оправиться для этого дела, Хальвдан нанес первый удар в духе своего отца. Он взял с собой в горы пятьдесят отборных молодцов и ночью поджег дом Хаки. Рагнхильда выскочила навстречу своим спасителям, они ее подхватили и помчались по заснеженному озеру. Когда погоня добралась до озера и обнаружила, что саней с упряжкой северных оленей и след простыл, Хаки понял, что нипочем их не догонит и никогда не сможет пережить позора, потеряв и руку, и девицу. Он бросился на меч, чтобы в Валгалле воскреснуть целым и невредимым. Так Хальвдан получил самую обворожительную невесту Севера и единственную, что могла бы нравом сравняться с будущей свекровью, и сделал это в самый последний момент, когда она еще была, несмотря на свое двусмысленное положение, девственницей, — по крайней мере, в это он всегда свято верил. Вскоре она тоже родила сына, Харальда, которого в противоположность отцу прозвали Светловолосым.

Таков был ряд правителей Западного Фолда в те времена, когда жрецы Пути осели здесь и сделали торговый город Каупанг своей штаб-квартирой: сначала король Гутрот, потом король Олаф, потом король Олаф и король Хальвдан вместе, причем Харальд Светловолосый был единственным наследником их обоих. И столь же значительными, как любой из этих мужчин, были королева Аза, мать Хальвдана, и королева Рагнхильда, мать Харальда.

В Хедебю, сидя на скамье перед открытым окном, дьякон Эркенберт старательно записал имена обоих — короля Хальвдана (Черного) и короля Олафа (Альва Гейрстадира, что бы это ни означало) — и добавил названия их королевств: Восточный Фолд и Западный Фолд, оба — части того целого, которое называют Northr Vegr — Норвегия. Он не думал, что один из них и есть тот человек, которого нужно найти. Наверняка это не Олаф-Эльф. В заметках Эркенберта значилось, что сей муж в возрасте за пятьдесят, известен невезучестью, хотя ему и посчастливилось сохранить королевство. Он также не встречался ни в одном из составленных Эркенбертом списков — основанных, впрочем, лишь на ненадежной и неполной человеческой памяти, — списков тех, кто принимал и не принимал участия в великом набеге на Гамбург, когда пропало Святое Копье Лонгина.

Другой кандидат выглядит чуть получше. Его многие боятся и уважают, что-то вроде великого завоевателя в масштабе мелких северных стран. Говорят, он — главное в Норвегии препятствие для пытающихся расширить свои владения Рагнарссонов. Его корабли охотно вступают в бой и удерживают нарушителей границ на почтительном расстоянии. И все же Эркенберт не считал, что Хальвдан подходит по всем статьям. Когда Бруно поручил дьякону собрать доступную информацию о вождях, ярлах и конунгах Скандинавии, чтобы решить, к кому могло попасть Святое Копье, он велел учитывать три вещи. Во-первых, успех. Во-вторых, связь с разграблением Гамбурга. В-третьих, неожиданную перемену: внезапный успех после долгой поры неудач может свидетельствовать о могучем влиянии святой реликвии. К Хальвдану это не относилось. Казалось, на свой путь к власти он стал твердой ногой, едва народился на свет или, по крайней мере, в ранней юности.

Против воли — потому что он не хотел ехать с заданием на Север, а предпочел бы остаться в Кёльне, или в Трире, или даже в Гамбурге, или в Бремене, раскрывая новые загадки нависшего над королями рока, — Эркенберт увлекся интеллектуальными трудностями проблемы, которую поставил перед ним графский сын Бруно.