Айя Сафина - Падальщики. Книга 2. Восстание [litres самиздат]

Балисонг замер в руке, от внимания Буддиста это не ушло. Да он и без того знает, что всякий разговор о моем отце в девяносто девяти процентах случаев заканчивается побоями.

– Он тоже послан тебе, чтобы извлечь урок, – аккуратно произнес Буддист.

А я уже мысленно готовилась намотать его морду на кулак.

– Мой отец – гений! – злостно произнесла я.

– Но ты его таким не воспринимаешь. Он гений в глазах коллег, сотрудников. Но в твоих всегда остается шизофреником.

– Хорош составлять мою натальную карту, придурок! Не лезь в мою жизнь со своими духами и кармами! – моя гиперактивная ненависть к людям плохо поддавалась контролю, особенно когда речь шла об отце.

– Я просто хочу сказать, что возможно тебе стоит начать слушать его бредни. Он говорит их не просто так, для него они многое значат. И правда в том, что за двадцать три года ты так и не научилась его слышать.

Я замерла.

Помимо его стального самообладания хотела бы я еще иметь его до трясучки раздражающую способность бить словами в цель настолько точно, что аж сердце останавливается, а из глаз кровь брызжет от искрометного гнева, рождающегося в ответ на словесный удар, разнесший все доспехи самоуверенности в пыль.

Я никогда не понимала отца. Это правда. Даже хуже. Я никогда не стремилась понять его бессмысленную болтовню, потому что это было слишком сложно, потому что я не видела смысл в его бреднях. Вместо этого я сдалась и просто обрамила его характерное отличие от нормального человека в рамки безумия и признала факт того, что мой отец умалишенный, даже не попробовав истолковать его неординарную натуру иначе. Может, оттого я и Фунчозу нашла привлекательным? Он тоже придурок до мозга костей, и меня походу патологически тянет к шизофреникам, потому что внутренне я все же хочу понять их боль и терзания, которые заставили их выйти за пределы нормальности. И все же у меня это плохо получалось. Наверное, потому что я и не старалась вовсе. Я отступила. Я сдалась. А ведь я кровожадных зомбаков мочу направо и налево, даже не смея думать об отступлении, хотя они меня одним взмахом когтистой лапы могут на части порвать. Но битву за достоинство отца я даже не начинала, сдавшись, как лицемерная трусиха.

– И вообще, ты заметил, как быстро Калеб приобрел авторитет? Мы теперь не пять отрядов, а один, подчиняющийся Калебу! – я сменила тему.

Опять же. Это было проще, нежели сражаться на поле битвы за имя отца.

За что я люблю Буддиста, так это за то, что он быстро понимает намеки отвалить.

– Если бы у Фунчозы был доступ к Триггеру, то и контроль управления нами был бы у Васаби. Но такого никогда не произойдет, потому что Фунчоза ватула ( санскрит – «сумасшедший» ), и он тебе не пара.

– Еще раз скажешь нечто подобное и не досчитаешься своих татуировок! – балисонг продолжал надежно лежать в моей ладони.

Как будто Буддист первым высказал свое дешевое мнение о том, кто для меня пара, а кто нет. Люди вообще любят учить друг друга жизни, целое сборище недоделанных профессоров.

Но Буддист лишь ухмыльнулся. Я знаю, что он обожает поддразнивать меня насчет Фунчозы, и я ему это позволяю, потому что знаю, что Буддист говорит это не всерьез. Его забавляет моя неконтролируемая ярость. Мы с ним дружим с раннего детства, мы переживали взлеты и падения, подставляя плечи друг другу, ведь путь к спецотряду нелегок, ой как нелегок. А путь Падальщика еще коварнее.

Восемь лет назад, когда произошел прорыв базы, Ной получил смертельное ранение в грудь, сердце просто в клочья разорвало. Но его спасли, вживив ему искусственное сердце – титановые пластины с магнитной левитацией, которые и качают кровь по еще человеческим сосудам. Мне кажется, настоящий Ной умер в тот день. Потому что, когда он проснулся, он вдруг превратился в мудрого старика, начал изучать буддизм и вытатуировал на своем теле целые тексты на санскрите. Он до сих пор никому не признался, что означают эти письмена. Даже мне. Говорит, что узнаем, когда придет время. После смерти в него определенно вселился какой-то высокомерный кретин.

Буддист для меня как надоедливый старший брат со своими раздражающими нотациями, вроде того, что моя Гёдза достойна лучшего, нежели Фунчоза. А я продолжаю каждую ночь убегать из дома, чтобы повеселиться с Тормундом, просто потому что люблю этого безумного болвана.

Вдруг послышались шаги. Их обладатель приближался из-за угла, но в пустынных коридорах всегда селится эхо, которое как призрак ловит звуки и разносит их по всем углам далеко наперед идущего. Мы с Буддистом напряглись. В моей ладони прятался открытый балисонг, Буддист наконец вышел из своего транса и встал рядом со мной в позицию боевой готовности к рукопашной схватке. Так, на всякий случай.

Мелкие шаги были легкими и быстрыми, они сразу показались нам странными. Это был необычный человек. Скорее, лилипут или…

– Это и есть наш связной? – спросил Буддист в легкой растерянности.

Я смотрела на нечто неестественное в данной ситуации и раздражалась на вопрос Буддиста: это он должен знать ответ на любой вопрос! Где же польза от твоих астральных путешествий, если ты даже за угол заглянуть не можешь?

К нам приближался мальчик лет шести в черной трикотажной форме Желявы, у него были черные как смоль волосы и такие же черные бездонные вылупившиеся на нас глаза, как у охотившегося сыча. Он смотрел на нас, не моргая, мне даже стало жаль его, может, по пути сюда он успел в штаны наделать от страха. Детей во всех блоках водится в некотором количестве, но этот точно был не из числа обычных детей: во-первых, он шел уверенным шагом к нам – двум растатуированным убийцам, у одного из которых в руках сверкал нож; во-вторых, он появился здесь ровно в тот момент, когда мы ждем загадочного агента от Алании. Совпадение? Не думаю. На Желяве детей всего несколько сотен, они не появляются внезапно и нечаянно, их мамашки-клушки над ними трясутся целыми отсеками и вот так бродить в одиночку им никто не позволит.

Малец остановился перед нами. С минуту мы молча разглядывали друг друга. Он смотрел на нас снизу вверх и изучал татуировки Буддиста: иероглифы санскрита покрывали все его тело с головы до ног, включая голый торс, которым он любил хвастать. Я же отличалась не меньшей разрисованностью змеями, которые расползлись по моим ключицам и рукам. Пацан был заворожен рисунками и даже рот открыл от изумления.

– Да уж, Алании следовало быть специфичнее в своих подсказках насчет агента, – произнесла я, указав кончиком ножа на мальца.

Из-за пристальной слежки мы с Аланией не можем общаться в открытую, только через «глухой телефон»: он сказал, что она сказала, что они сказали, что она сказала, что они будут вас там ждать. Во сколько? Она сказала, что он сказал, что они сказали, что она спросила…ну в общем и так далее. Целый день тратим на то, чтобы закончить одну фразу.