Юрий Соколов - Солнца трех миров

– С какого берега на какой здесь не пускали? – поинтересовался Лысый. – Ты понял, Серега?

– Думаю, куда идем, туда и не пускали, – сказал я. – Вернее, пускали, но сильно выборочно.

– А зачем такие сложности, если на той стороне полно аэрокаров? Сел и махнул по воздуху.

– Ага, и над срединой реки тебя подбила управляемая компьютером зенитка.

Район в эко-стиле выглядел фешенебельно даже сейчас. Застроен он был скромными по размеру особняками вперемешку с многоквартирными домами в два, три и четыре этажа.

– Нам лучше идти вниз по реке, – сказала Инга. – Будем помаленьку приближаться к хоулу – он в той стороне. Но мне кажется, там море.

По дороге мы заходили в особняки, осматривали квартиры. Район был явно элитным, и в то же время его жители ненужную роскошь не жаловали.

– Все комфортабельно, но скромно, – сказала Даша, когда бродить по жилищам любителей экологии нам надоело. – С того берега сюда, наверно, прислуга ходила. Только не поняла, зачем здешним была прислуга при таком уровне автоматизации.

– Может, ради общения, – отозвался я. – Чтоб верхи от низов не отрывались.

– А мне кажется, вы ошибаетесь, – сказала Инга. – Вы в привычных категориях судите, но это не выглядит районом богатых буратин. Скорее – местом компактного проживания тонких ценителей прекрасного.

На одной из улиц Лысый обнаружил исправную и не слишком заржавевшую велорикшу, в которую мы тут же сгрузили свои рюкзаки, договорившись крутить педали по очереди.

Набережная имела вид запретной зоны. От реки ее отделял высокий сплошной забор из сетки, а от домов – такой же забор, но с редкими воротами. Вряд ли ее когда-нибудь использовали для прогулок – скорее всего, мы были первыми.

Единственный большой остров в устье реки целиком занимал форт, а может, это была тюрьма. Набережная поворачивала и несколько километров шла по берегу моря, заканчиваясь у военной базы или просто похожего на нее объекта, обнесенного по периметру все тем же сетчатым забором. Дальше тянулся широкий дикий пляж, и мы пошли по нему, бросив велорикшу, колеса которой не были приспособлены к передвижению по песку.

Еще через пару километров пляж стал уже, справа появились скалы. Забравшись на одну из них, Лысый сказал, что никаких следов цивилизации впереди не наблюдается. Море так и манило искупаться, и мы не стали отказывать себе в удовольствии. Выбравшись на берег, решили никуда больше сегодня не ходить, – во-первых, устали, во-вторых, не знали, куда идти. Хоул за морем, сказала Инга, и надо сперва придумать, как до него добраться.

– Зря мы в эту сторону пошли, – сказала Даша. – Если в городе был порт, он там, где многоэтажки.

– Теперь хорошо рассуждать, когда разведали, что в этой стороне, – ответил я. – Стоянки для яхт следовало искать как раз здесь.

– Может, стоянки дальше?

– Давайте завтра проверим.

На следующий день мы прошли по пляжу километров десять. Скалы справа чередовались с рощицами пальм. Впереди на берегу что-то темнело – подойдя ближе, мы обнаружили, что это большое, искусно сделанное каноэ, украшенное рисунками и резьбой.

– Плавсредство как произведение искусства, – сказал Лысый, глядя на него. – Не просто мастера трудились – настоящие художники.

– Надо поймать хоть одного и спросить, где весла, – сказала Машка.

– Плыть на каноэ через море было бы опрометчиво, – заметил Эпштейн. – Мы даже не знаем, какого оно размера. Вдруг это океан.

– Зачем сразу через море. Вдоль берега на нем было бы в самый раз. Все лучше, чем ногами песок месить.

За береговыми скалами высилось нечто искусственное, и мы с Дашей вскарабкались на ближайший утес, чтобы глянуть, что это. Посмотреть – посмотрели, но ни к какому выводу не пришли. Конструкция стояла далеко и напоминала задранный к небу напольный вентилятор, только километровой высоты.

– Свирепые туземцы приплывают из-за моря, чтобы поклониться этой штуке и принести ей жертвы, – шепнул я Даше. – А она посылает им дождь из спелых фиников. А когда прогневается – град из кокосовых орехов.

– Да ну тебя! – сказала Даша и стала спускаться вниз.

Пока мы лазили на скалу, наши успели насобирать дров, развели под пальмами костер и сварили в котелке рорбестийского кофе. Мартышка обнаружила поблизости усыпанный крупными ягодами куст, наелась сама, настойчиво угощала нас, а под конец попыталась спрятать несколько ягод на черный день у Эпштейна за пазухой.

– Вода у нас кончается, – сообщила Машка.

– А вот сейчас взбодримся кофейком и пройдем еще чуть дальше, – сказал я. – Мы сверху видели – вроде как речушка там поблескивала между зарослей. Где-то она должна впадать в море.

Через три километра мы действительно уперлись в небольшую реку – или, лучше сказать, большой ручей. Шириной метров шесть и не слишком глубокий, он тек по живописной долине меж скал и впадал в маленькую бухту, на берегу которой лежало еще одно каноэ, гораздо меньше первого. Над поверхностью бухты кое-где торчали колья и виднелись участки прикрепленного к ним плетня из прутьев.

– Смотрите, следы, – сказал Лысый. – Кто-то недавно пришел сюда и ушел обратно. Наверно, рыбу из загородок выбирал.

Отпечатки босых ног на песке привели нас к уходящей в долину еле заметной тропке. Скалы по обоим берегам ручья оказались покрыты искусными росписями во всех пригодных для этого местах. Деревья, животные, птицы, мужчины в набедренных повязках и женщины в венках и с гирляндами цветов на шеях – рисунки были выполнены настолько натуралистично и к месту, что казались частью пейзажа. Пройдя по этой галерее метров двести, мы увидели пещеру, костер у входа и сидящего перед ним человека. То, что это не роспись, мы поняли поначалу только по дыму костра.

Услышав треск ветки под ботинком Эпштейна, человек вздрогнул, точно очнувшись от глубоких размышлений, встал и направился к нам, приветливо протягивая вперед руки. Через десяток шагов остановился – может, его смутила наша форма и оружие, – потом все же подошел. Сам он был безоружен, в одной набедренной повязке, однако на дикаря походил меньше всего. Его лицо и тело поражало настолько совершенной красотой, что она казалась ненастоящей. И вид он имел неестественно спокойный и миролюбивый.

Оглядев нас и убедившись, что никаких агрессивных действий мы предпринимать не намерены, он улыбнулся и заговорил с нами на мелодичном и певучем языке. Заметив, что мы ничего не понимаем, перешел на другой, в котором каждое слово произносилось внятно и четко, с интонациями доброго доктора, проводящего допрос пациента на тему «что у вас болит». Обнаружив, что мы и здесь ни в зуб ногой, незнакомец снова улыбнулся, на сей раз – понимающе и участливо. Он поманил нас к костру, рассадил вокруг, снял с огня прутики с кусочками жареного мяса и вручил всем, кому хватило, показав знаками, что счастливчикам неплохо бы поделиться с остальными. Мы не захотели остаться в долгу и выложили на песок перед костром кое-что со складов Рорикона. Незнакомец этому обрадовался, хотя себе ничего не взял, вскипятил в котелке воды и бросил в него какую-то приятно пахнущую траву. Мы достали стаканы. После чаепития хозяин пещеры опять нас оглядел с ног до головы, и придя к выводу, что мы сыты и всем довольны, положил руку на грудь и сказал: «Танзоро».