Константин Соловьев - Раубриттер. Animo

***

Сделав несколько быстрых шагов и приседаний, чтоб разогнать по телу застоявшуюся кровь, он первым делом наскоро осмотрел «Убийцу». Обошел кругом, сбивая подошвой ботфорта прилипшую к броне ледяную корку, к которой кое-где прилипли сухие ветки, пощупал рукой теплые прорези вентиляционных отверстий, нырнул под бронепластины, прикрывающие ходовую часть подобием латной юбки, чтобы проверить главные редуктора, и с облегчением убедился, что тряску они пережили сносно, разве что украсились, точно лошадь потом, легкой масляной капелью.

Восемь часов — не самый долгий переход из тех, что приходилось выдерживать «Убийце» за свою жизнь, он бы выдержал и больше, но Гримберт провел внешний осмотр так тщательно, точно это был сам «Вселенский Сокрушитель», вернувшийся из многодневного боевого похода. Уроки Магнебода, вбитые тремя годами непрерывных повторений, давно стали частью его самого. Скорее он забыл бы прочитать молитву перед сном, чем, выбравшись из доспеха, не проверил бы его состояние.

Это мое тело, подумал Гримберт, растирая масляную каплю между пальцами и блаженно втягивая носом тот аромат, что исторгает из себя всякая большая машина, долго и напряженно работавшая, не идущий ни в какое сравнение даже с одеколоном из розмарина, амбры, фиалкового корня и ириса, за который ушлые миланцы дерут по флорину за унцию. Тяжелый аромат масла, горячего железа, краски и ржавчины.

Может, неказистое, может, несовершенное, но оно стократ сильнее любого смертного, пусть даже накачанного боевыми гормонами, быстрее любой лошади, пусть даже усиленной имплантами, зорче охотничьего сокола, смертоноснее целой роты аркебузиров…

Обычно эта мысль утешала его, когда он трясся внутри, связанный с «Убийцей» пуповиной нейро-коммутации, заставляла смириться с незавидным положением. Но сейчас, окончив осмотр и отступив от «Убийцы» на несколько шагов, Гримберт нашел ее несостоятельной. Может, сидя внутри, он и ощущал толику данной ему мощи, но вот снаружи…

Снаружи «Убийца» выглядел как старый хлам и все его отчаянные попытки изменить это были столь же очевидны, сколь и бесполезны. Если он и способен был производить хоть какое-то впечатление, то только лишь на фоне самого Гримберта, которого превышал ростом в два с половиной раза. На фоне прочих доспехов он сам обречен был выглядеть никчемным, точно цыпленок, вставший рядом с тяжелым грузовым трициклом.

Непропорционально маленький торс, на который, словно в насмешку, водружена массивная тяжелая голова, напоминающая контурами пехотный шлем-салад с открытым люком бронекапсулы в подбородке. Откровенно тонкие бронеплиты, совершенно не знакомые с принципами рационального наклона лобовой брони. Грубая латная юбка, едва прикрывающая уязвимую ходовую часть и отчаянно дребезжащая при ходьбе.

Гримберт ощутил, как выступившая на глазах влага от мороза делается колючей, болезненно впиваясь в кожу. Повышенное слезоотделение — обычное дело после долгой нейро-коммутации, слезные железы пытаются смочить глазные яблоки, которым долгое время не находилось работы. Да и не полагается плакать в двенадцать лет.

Взять хотя бы бортовое вооружение. Всякий уважающий себя рыцарь Туринской марки обладал по меньшей мере двумя стволами, сообразно своему классу и массе, помогающей выдержать чудовищную энергию отдачи. Легкие доспехи обыкновенно оснащались несколькими трехдюймовыми[4] пушками, пусть неспособными проломить серьезную броню, но пригодными для того, чтобы крыть вражеские позиции беглым осколочным огнем, вминая в землю вражеские расчеты и пехотные порядки. Доспехи среднего класса уже несли на себе пятидюймовки[5], слаженная работа которых могла прогрызть оборону бетонных капониров и не очень толстых крепостных стен, некоторые и вовсе предпочитали шестидюймовки[6] — серьезный инструмент артиллерийской дуэли, способный принести победу даже в самой отчаянной схватке. Но даже все это могло показаться детскими хлопушками по сравнению с тем арсеналом, который тащили на себе доспехи тяжелого класса, один только собственный вес которых легко переваливал за четыре тысячи квинталов. Гримберт хорошо помнил голос отцовских восьмидюймовок[7], от которого у несчастных оруженосцев прямо на стрельбище разрывались барабанные перепонки, а земля гудела так, точно в нее вогнали гигантскую мотыгу. Этими орудиями впору было перешибать вражеские башни и громить бронированные цитадели. И даже это не было пределом. «Великий Горгон» герцога де Гиень, которого Гримберт видел как-то раз в детстве, неизъяснимо жуткий в своем монструозном величии, похожий на неспешно шествующую гору, был вооружен чем-то и вовсе невообразимым — батареей из двенадцатидюймовых орудий, слаженного залпа которой было бы достаточно, чтоб обрушить силой отдачи артиллерийскую крепостную башню.

А ведь были еще скорострельные высокобаллистические пушки, мало пригодные против укреплений и крепостей, но способные прогрызть пятидюймовую броню вражеского рыцаря с расстояния в несколько миль. Были реактивные бомбометы, не готовые тягаться с другими высокой скоростью снаряда, но обрушивающие на противника чудовищные по своей фугасной и бризантной силе боеголовки. Были лайтинги, ракетные установки, огнеметы, мортиры, газометы, были прочие пушки — динамо-реактивные, многокаморные, гаубичные, безоткатные, бикалиберные, конические…

Да уж, может, Святой Престол подчас весьма неохотно делился своими технологиями, опасаясь, что они будут использованы во вред человечеству и бессмертной душе, однако рыцари Франкской империи едва ли имели возможность упрекнуть его в жадности. Служащие главной защитой христианской веры, защищающие христианскую веру на севере, юге, западе и востоке бронированной стеной, они могли себе позволить вооружить свой доспех так, как считали нужным.

Но «Убийце» от этих щедрот остались лишь жалкие крохи. Две автоматические пушки калибром ноль-семь дюйма[8], узкие жала которых выступали из-под массивных куполообразных наплечников, годились, чтобы противостоять пехоте, но для вражеского доспеха представляли не большую опасность, чем пара флейт, которыми мальчишки на ярмарках развлекают публику. И уж подавно ситуацию не могли исправить два курсовых трехлинейных[9] пулемета, утопленные в лобовой броне.

«Хватит, чтоб отбиться от бродячих собак, — как говорил Магнебод, — А большего и желать пока рано — не по чину».

Две жалкие пушчонки и пулеметы! Гримберт всякий раз сжимал кулаки, вспоминая огневую мощь своего доспеха, которую впору было именовать огневой немощью. Какие подвиги можно совершить, располагая подобным арсеналом? Расстрелять стаю ворон, грабящих крестьянский огород? Срубить дерево в помощь лесорубам? Позор, настоящий позор…