Борис Батыршин - Ларец кашмирской бегумы

Коля с детства души не чаял в такого рода литературе, приводя в отчаяние матушку, прилагавшую титанические усилия в попытках приохотить единственного сына к французской классике. Впрочем, книгами, по крайней мере, одного француза мальчик всё же зачитывался – речь, ясное дело, о Жюле Верне, патриархе увлекательнейшего жанра «научная фантастика».

Вот и в этом номере «Механического мира» напечатана большая статья о романе «Пятьсот миллионов бегумы». Написанный совместно с Андрэ Лорѝ, роман имел, как оказалось, непростую историю. В статье утверждалось, что соавтор Жюля Верна (настоящее имя Паскаль Груссе́) действительно был знаком с неким профессором Саразе́ном. Тот на самом деле получил колоссальное наследство и собирался пустить его на строительство города-утопии – правда, не в Североамериканских Штатах, как это описано в романе, а на безвестном острове где-то в Тихом океане. Воплотил он в жизнь свои планы, или нет, неизвестно, но Лори-Груссе использовал этот сюжет в своём неопубликованном романе «Наследство Ланжеволя», который, в свою очередь, лёг в основу «Пятисот миллионов бегумы».

Что до реального Саразена, то его следы затерялись незадолго до франко-прусской войны. Автор статьи пространно рассуждал о том, в какой части света мог бы располагаться Франсевиль (так «книжный» Саразен назвал своё детище) однако от конкретных выводов воздерживался.

Куда больше заинтересовала Колю картинка, изображавшая странный агрегат, нечто вроде механического лесоруба. Могучие конечности, снабжённые гидравлическими цилиндрами, из трубы установленного на «спине» паровика валит густой дым, сочленения плюются струйками пара – «железный дровосек» на картинке был «как живой».

Это не было чем-то совсем уж необычным: журналы охотно печатали подобные иллюстрации, фантастические картинки попадались даже на цветных вкладышах коробок с печеньем кондитерской фабрики «Эйнем». «Механические люди» на них воевали, работали в шахтах, таскали повозки и даже чистили обувь. Но всякий, хоть раз державший в руках иллюстрированные журналы вроде «Нивы» или «Всемирной иллюстрации», легко отличил бы рисунок от прорисовки по фотографическому снимку. И Коля голову готов был дать на отсечение, что механический лесоруб не является плодом фантазии художника, но прорисован по фотографии! К тому же в статье, да и в самом романе – ни слова о подобных механизмах. Непонятно даже, зачем здесь эта картинка…

Адрес редакции обнаружился на обычном месте – внизу, на последней странице журнала. Коля прикинул – добраться туда можно за четверть часа, даже если не слишком торопиться. Стрелки наручных часов (отцовский подарок по случаю производства в чин – «Cartier», дорогая «воздухоплавательская» модель с квадратным циферблатом, выпущенная знаменитым часовщиком специально для авиатора Сантос-Дюмо́на!), показывали два часа пополудни. Поезд в Петербург отходит в девять – времени достаточно, чтобы не торопясь, дойти до съёмной квартиры в Старом Городе и собраться к предстоящей поездке. Вполне можно потратить час-полтора на визит…

Если бы кто-нибудь спросил, зачем ему так уж занадобилось наводить справки о «железном дровосеке», Коля не смог бы ответить сколько-нибудь вразумительно. Он и сам не понимал, откуда взялась заноза, засевшая в мозгу – но почему бы не избавиться от неё, пока есть такая возможность?

– Да нет тут никакого секрета! Я сам написал эту статью, а материалы – вот!

Редактор продемонстрировал посетителю пачку пожелтевших, истрёпанных по краям листков. Верхний был испятнан чем-то тёмным, словно его по неосторожности залили мясной подливой. – Простите, а как они к вам попали?

– Эти бумаги достались мне по случаю. Два месяца назад я был в Париже и приобрёл в букинистической лавке на рю де Бельви́ль, альбом архитектурных чертежей второй половины прошлого века. Я, знаете ли, увлекаюсь историей архитектуры… Записки были вложены в альбом – когда я его покупал, то не заметил. Видимо, остались от прежнего владельца. Коля перебрал листки.

– Тут, в конце текста, нечто вроде монограммы: переплетённые латинские заглавные литеры J, F, P и G…

– Жан-Франсуа Паскаль Груссе. Андре Лори – литературный псевдоним.

– Да, я прочёл вашу статью. Скажите, а вот это, – он ткнул пальцем в картинку с «железным дровосеком», – тоже было в альбоме?

– Нет. Картинка продавалась отдельно, и я купил её для журнала, нам постоянно не хватает иллюстраций. Так вот, на обратной её стороне – та же монограмма! – Груссе? – на всякий случай уточнил Коля.

– Его самого. И, заметьте, это не гравюра, не рисунок от руки, а типографский оттиск! Я голову сломал, пытаясь выяснить, где его напечатали, но всё впустую.

– А не проще было спросить у владельца лавки? Он наверняка ведёт записи, где и когда приобрёл ту или иную книгу. Редактор покачал головой.

– У меня тогда не было свободной минутки, и я изучил приобретения только вернувшись домой, в Ригу. Написал в Париж, но ответа, увы, не получил. А у самого Груссе уже не спросишь – два года назад он скончался в возрасте шестидесяти четырёх лет.

Прапорщик задумался. В конце концов, почему бы и нет? Вряд ли работа в приёмочной комиссии будет отнимать у него круглые сутки…

– Знаете что? Я как раз собираюсь в Париж по службе, и мог бы расспросить вашего букиниста – может, он, и впрямь, что-нибудь вспомнит? А по возвращении обещаю написать статью для журнала.

– Вот и замечательно! – обрадовался Колин собеседник. – Подождите, я запишу вам адрес….

И он зачиркал пером по листку, извлечённому из бювара.

– Только вот ещё что… – в голосе редактора появились заговорщицкие нотки. – Вы, верно, заметили на бумагах пятна?

– Конечно. Я ещё подумал – пролили за обедом соус…

– Не соус, юноша, отнюдь не соус! – в голосе редактора прорезались нотки театрального сыщика. – Я отнёс бумаги в управление сыскной полиции, там провели исследования химическим методом, и оказалось, что это кровь!

– Так бифштекс мог быть и с кровью… – сказал Коля и понял, что сморозил глупость.

– Бифштекс, говорите? – редактор изобразил зловещую улыбку. Он явно не собирался расставаться с принятым образом. – А почему тогда некоторые пятна имеют вид пальцевых отпечатков? Примите совет, юноша: если уж вы намерены влезть в это дело, будьте осторожнее! Покойник Груссе был непростым человеком и, чует моё сердце, его записки ещё преподнесут вам сюрпризы!

Как хотелось бы описать, как Париж встретил прапорщика Николая Ильинского: августовским солнцем над каштанами, величественным шпилем Эйфелевой башни и беспечными толпами на бульварах, длинноногими девицами из кабаре «Фоли́ Берже́р», «Мирмильто́н» и «Муле́н Руж». Но, ставя превыше всего скрупулёзное следование истине, автор никак и не может этого сделать. То есть, солнце светило ярко, и парижане наслаждались им на бульварах, разбитых на месте старых городских кварталов бароном Осма́ном. И девочки из кордебалета по вечерам развлекали публику зажигательным, но не слишком пристойным танцем «канкан». И творение Гюстава Эйфѐля, издали похожее на решётчатые мачты броненосца «Павел I», никуда не делось, пронзая небо горделивым символом наступившего двадцатого века. Но вот беда – Коле Ильинскому никак не удавалось выкроить часок-другой, чтобы полюбоваться красотами французской столицы. Читатель, конечно, усомнится: чтобы молодой человек, получившей современное воспитание, впервые оказавшись в Париже, и не нашёл времени для развлечений? От Мёдóна до Эйфелевой башни по набережной каких-то шесть вёрст или немного больше. Заврался автор, не может такого быть, потому что не может быть никогда!