Валерий Атамашкин - Восстание Спартака

Перед привалом я назначил экстренный военный совет, куда пригласил своих офицеров. Позиции Спартака в войске подорвались, мне следовало их восстановить. Мне было что сказать, я все для себя решил. Вопрос следовало ставить иначе – найдется ли что сказать моим офицерам? Я хотел посмотреть каждому из них в глаза.

Военный совет должен был начаться с минуту на минуту. Местом встречи с полководцами я выбрал небольшую опушку, что скрывалась за чащей в реденькой роще сразу за холмом, где мы остановились на привал. Могло случиться всякое, и мне следовало позаботиться о том, чтобы встречу с полководцами видело как можно меньше посторонних глаз.

– Идут, – пропыхтел Рут.

Германец привязал лошадей, присел на корточки и растирал снегом измазанные грязью ладони. Я оперся о валун и смотрел на приближающиеся силуэты военачальников – четыре фигуры гладиаторов, первым среди которых шел македонянин Эростен. Пятой фигуры все еще не было видно, и поначалу я насторожился, опасаясь, что Ганник проигнорировал приглашение. Однако вскоре увидел одинокий силуэт кельта, нарисовавшийся за спинами остальных военачальников. Каждый из гладиаторов приветственно вскинул руку, но я остался недвижим. Обвел полководцев тяжелым взглядом красноречивее любых слов. Надо признать, ни один из этих мужественных людей не опустил взгляда, никто не дрогнул.

Повисло молчание.

Ничего не сказал Ганник, вставший по левую руку Тарка и скрестивший руки на груди. Выглядел он отвратительно. Лицо осунулось, ничего не выражало, под запавшими глазами набухли мешки. На руках запеклась вражеская кровь, которую он и не думал смывать. На шее виднелась свежая рана, только-только затянувшаяся кровавой корочкой, неглубокая, но болезненная.

Я обнажил свой гладиус, небрежно положил его на валун, затем встал по одну сторону камня, по другую сторону остались стоять мои полководцы. Военачальники переглядывались, не понимая, что я задумал.

– Тот, кто из вас больше не хочет видеть меня своим вождем, возьмет этот меч себе и станет вождем, – мои глаза вспыхнули озорным блеском. – Для чего ему придется убить меня!

Трудно представить, как проводил советы прежний Спартак, как меозиец справлялся с неповиновением, но для себя я твердо решил, что выберу собственный путь. Я предлагал сразиться со мной на равных в честном бою и оспорить мое право называться вождем. Почувствовал приятный жар, растекшийся по всему телу. Моя жизнь повисла на волоске, но я был готов дорого заплатить за то, чтобы посмотреть в глаза предателю, как, несомненно, стоило называть человека, пустившего слух о моей измене.

Предстояло узнать, кто из этих людей все еще оставался на моей стороне, а кто нет. Зная, какой огонь горит в сердце каждого из гладиаторов, не приходилось сомневаться в храбрости моих военачальников. Тот из них, кто больше не считает меня вождем, подойдет к валуну, возьмет меч в руки и сразится насмерть.

Мои глаза сузились и не видели никого, кроме застывшего будто статуя Ганника, которому, по сути, предназначался мой вызов. Гладиатор взглянул на меч на валуне, перевел взгляд на меня. В его совершенно безжизненных глазах что-то блеснуло. Каждая мышца на моем теле напряглась, в струну вытянулись сухожилия, глазами я измерил расстояние, отделяющее нас, прикинул время, которое понадобится Ганнику, чтобы меч оказался в его руках, и попытался просчитать возможные варианты развития событий. Но вместо того, чтобы сделать шаг вперед, Ганник сказал.

– Начинай совет, меозиец, предатель мертв! – проскрежетал он.

Оживились полководцы, все как один уставились на Ганника.

– Я говорю о Висбальде, командире третьего корпуса и одиннадцатого легиона… – с пренебрежением в голосе сказал гладиатор.

– Ты обвиняешь покойника, подумай, прежде чем скажешь что-то еще, – твердо сказал я.

– Ты хотел знать, кто ослушался приказа? Я назвал имя! – уверенный в своих словах, но уже раздраженный, продолжил Ганник. – Висбальд бил первым! Он должен был пошатнуть римский строй, после отступить, чтобы ударили Икрий и Каст! Мы намеревались измотать врага непрерывными атаками. Каст увидел, что Висбальд не отступает, начал бить дезертиров… – Ганник не договорил и отчаянно махнул рукой.

Я перевел взгляд на Икрия, бывшего в подчинении Каста. Если кто-то и видел то, о чем говорил Ганник, то это грек.

– Висбальд должен был отступить, а я ударить по флангам, чтобы поддержать кавалерию до того, как в тыл римлянам зайдет корпус Ганника! – пожал плечами Тарк.

– Задача моего седьмого легиона заключалась в том, чтобы задержать легионы Красса у стены! – заверил Ганник. – После провала наступления мне на помощь выдвинулись Икрий и Тарк. Но именно Висбальд разворошил улей, зная, что Рим – это красная тряпка, да кому я говорю, меозийский вождь! Мы вышли на поле боя умирать, но не проигрывать, Висбальд же превратил сражение в рубку и обрек нас на поражение! Впрочем… – кельт запыхался, поэтому ненадолго прервался. – Впрочем, о покойнике говорят хорошее либо не говорят никак!

Ганник замолчал. Я переваривал сказанное полководцем. Гладиатор открыл для меня картину минувших событий с нового ракурса. Однако сказанное не отменяло того, что полководцы ослушались моего приказа.

– Почему вы не отступили, когда я отдал приказ? – спросил я.

– Коли я виноват в чем-то, то готов понести наказание, – это были слова Икрия, давнего сторонника Спартака, командира пятого легиона из первого корпуса Каста, на поле боя лишившего поддержки третий легион. Икрий вместе с Тарком присоединился к восстанию у Везувия и достойно показал себя в бою с отрядом римской милиции Глабра 93 93 Римский претор в 73 г. до н. э., известный тем, что проиграл битву при Везувии в ходе восстания Спартака. Он собрал силы из трех тысяч человек, но не как легион, а как милицию, состоявшую «не из граждан, а из всяких случайных людей, набранных наспех и мимоходом» (Аппиан, «Гражданские войны», 1, 116). . – Но, ради всех богов, ради чего стоило отступать? На наших глазах гибли наши соратники! Римляне забрали жизни целого легиона! Нас было тридцать тысяч, когда их было всего шесть! Что нас ждет в этой войне дальше?

– Из-за тебя погибли Каст и Висбальд! – прорычал я.

– О нет, Спартак, Каст перед началом наступления сказал, что каждый сам за себя! Хочешь знать, почему я пошел за Ганником, Спартак? Да потому что вернуть долг грязным римлянам за отобранную свободу для меня важнее мнимой новой жизни! – вскричал с волнением Икрий.

– То что вы называете свободой, я называю лошадиным дерьмом! – прошипел Ганник, не скрывая своего пренебрежения. – В Тибр такую свободу, вот что! Нам не вернуть того, что у нас отняли римляне! Признайся, что мы проиграли эту войну. Так почему не остановиться и, как подобает настоящим воинам, не принять свое последнее сражение…