Валерий Атамашкин - Восстание Спартака

– Как фракийцы, вырезавшие марианцев в Пренесте, могут говорить о чем-то человеческом и о свободе! 94 94 После победы в Союзнической войне 83–82 гг. до н. э., закончившейся сдачей в Пренесте и самоуйбиством Гая Мария Младшего, Сулла уничтожил военачальников Мария, а затем приказал защитникам города построиться в поле без оружия, разбившись на три группы – римлян, самнитов и пренестийцев. Римлян Сулла простил, остальных приказал вырезать. , им нет дела до наших чаяний!– взъярился Эростен, сплевывая себе под ноги.

Я помнил, что командир десятого легиона второго корпуса Гая Ганника остался сражаться с личным легионом Красса и прикрыл Каста и Висбальда.

Ганник зашипел, давясь от ярости, и поспешил выхватить клинок. Рут и Эростен потянулись к своим мечам. За рукояти гладиусов взялись Икрий и Тарк.

– Отставить! – я сделал шаг вперед.

Ганник и Рут замерли. Отступили Икрий и Тарк. Остановился Эростен. Рут с физиономией, перекошенной от гнева, убрал свой меч. Для меня стало откровением, что среди моих полководцев существуют жесткие противоречия.

– Говори, Гай Ганник! Каждый имеет право говорить то, что посчитает нужным, мы свободные люди! – отрезал я. – Вот только теперь мне кажется, что дело вовсе не в Висбальде, кельт! Кто пустил в лагере слухи о моих переговорах с Крассом?

– Ты искал перемирия, Спартак, и сам начал разговоры несколько недель назад… – его взгляд скользнул по гладиусу, оставленному на валуне. Он продолжил: – У нас изначально не было шанса в войне, мы прогнулись от одного доминуса к другому, купились на лестные речи и поддержку! Ты знаешь, что я против этого, меозиец! Нам не вернуть себе семьи, убитые подлым римлянином, не вернуть земли, родину, а значит, счастье! Римляне играют нами, а ты, Спартак, веришь каждому их слову, словно малое дитя! Ну уж нет! Я и мои люди разорвем оковы и станем по-настоящему свободными! Шанс покарать поработителей… – Ганник поднял руку, сжал кулак настолько сильно, что хрустнули костяшки. Лицо кельта исказилось в гримасе отвращения. – У меня не может отнять никто, даже ты.

Прежняя память Спартака смутно подсказывала, что еще в Капуе, когда восстание только набирало ход, среди повстанцев были широко распространены слухи о связях прежнего Спартака с марианцами, якобы оказавшими рабам всяческую помощь. Силами рабов сторонники Мария, с одной стороны, хотели вернуть себе политическую инициативу в республике, с другой – жаждали расквитаться с обидчиками-сулланцами 95 95 Гражданская война сторонников Мария и Суллы закончилась победой последнего, но не все сторонники Мария смирились с поражением. Марианцев довольно много оставалось в сельских областях. Есть предположение, что восстание Спартака нельзя расценивать как простое выступление рабов, по воле случая переросшее в крестьянскую войну. Судя по всему, это отголосок гражданской войны 83–82 гг. до н. э. Такая трактовка во многом объясняет и метания Спартака по Риму. . Спартак же искал возможности достичь цели, не брезгуя любыми средствами, и готов был получать помощь отовсюду.

Повисло молчание.

Мы смотрели друг другу в глаза, не моргая. Мне казалось, что я чувствую исходящую от Гая Ганника энергию, способную разрушить любое препятствие на пути.

– У тебя будет шанс поквитаться со свиньями, если ты не сойдешь на полпути! – прохрипел я.

Слова повисли в воздухе. Ганник презрительно пнул меч, лежавший у валуна, к моим ногам. Ни говоря больше ни слова, он выхватил свой клинок и обрушил на меня яростную атаку. Я кувыркнулся, схватил свой гладиус и с трудом ушел от выпада кельта. Гладиатор целил мне в шею. Следующий его удар пришелся по дуге и вскользь коснулся моего плеча. На коже остался порез. Однако теперь я уже твердо стоял на ногах. Наши мечи встретились в воздухе, раздался противный скрежет, в воздух взлетели искры. Ганник отступил и тут же пропустил от меня удар прямой ногой в область коленной чашечки. Он вскрикнул, захромал на одну ногу, но нанес прямой удар мне в лицо. Я уклонился, поймал его запястье и ударил по локтю. На этот раз с губ кельта сорвался приглушенный стон. Рука разжалась, меч выпал. Я потянул обезоруженного Ганника за руку на себя и подсек опорную ногу. Гладиатор грузно завалился наземь и уткнулся лицом в снег. Добивать его я не стал, поэтому убрал свой меч, присел рядом с Ганником на корточки и взял в руки холодный рыхлый снег.

– Я разобью римлян! А твои клятвы стоят ровно столько же, сколько этот снег, – я сжал кулак, снег в ладони растаял и закапал талой водой. – Будь ты предан нашему делу, то спрашивал бы о наших планах, а не рассказывал о том, что я проиграл войну и отошел от идеалов! У тебя будет шанс проявить себя и вернуть доверие в том случае, если ты засунешь в задницу свои амбиции, – я говорил быстро, с трудом справляясь с злостью. – Но если ты, Икрий или Тарк считаете, что наша борьба проиграна, убирайтесь. Выбор за вами! – холодно прошипел я.

– Пусть убираются в Испанию! 96 96 Здесь в Эростене играет обида на Квинта Сертория (руководитель мятежа против сулланского режима в Испании в 80–72 гг. до н. э., разгромленный Гнеем Помпеем), якобы оказавшего армии Спартака поддержку. Так, некоторые объясняют движение Спартака на север желанием соединиться с Серторием в Испании, а возвращение обратно на юг – известием о смерти Сертория и разгроме его армии. Поэтому часть гладиаторов в войске Спартака считали, что Серторий, пусть и косвенно, обрек армию повстанцев на колоссальные потери. Теперь там им самое место, – напыщенно прошипел Эростен.

Я резко выпрямился. Слова дались тяжело. Я предложил Ганнику два пути, перед кельтом встал выбор. Мне не хотелось терять людей, но я должен сохранить в лагере единомышленников. Раскол начался при меозийце, и сейчас я уже не могу ничего сделать с наметившейся тенденцией. Я не знал, покинут ли наш стан Ганник, Икрий и Тарк, но первыми с тонущего корабля бегут крысы. Если они примут решение уйти, то так тому и быть. Я вознамерился перерубить гордиев узел противоречий внутри собственного лагеря.

Ганник проглотил мои слова. Он тяжело поднялся на ноги, отряхнулся от снега, забившегося за шиворот, и вытер рукавом сочащуюся из носа кровь. Переглянулся с Икрием и Тарком. Поднял свой гладиус, спрятал клинок в ножны.

– Моя клятва – это клятва свободы! – процедил он. – Я дал ее в Капуе, когда увидел непоколебимую волю в твоих глазах! На полуострове мне показалось, что ничего от прежнего Спартака в тебе нынешнем нет. Я ошибся! Говори, что следует делать, меозиец!

Про себя я восхитился Ганником, который только что показал все свое мужество. Злоба, которую я испытывал все это время, начала угасать.