Валерий Атамашкин - Македонский

Я тоже не растерялся и прихватил одну сисястую дуреху себе, усадив на колени и принявшись кормить ее виноградом

– Какие у тебя планы на вечер красавица? – улыбаясь, спросил я.

Девчонка смущенно опустила глаза.

– Дед, а ты не хочешь зацепить себе кралю! – я наклонился к старику, который с усмешкой наблюдал за происходящим, поедал маслины и задорно сплевывал косточки.

– Александр, мой дорогой… – Старик вздрогнул, отложил очередную маслину и аккуратно сложил косточки на стол, которых набралась целая жменя, а потом деловито вытер руки о край своего плаща.

– Я Александр, – ответил я.

– Ты не в себе, мой друг, – строго заявил он. – Одумайся, если хочешь выжить.

Ага, видать решил поговорить по серьезке. Я закинул последнюю виноградину в рот своей новой знакомой и показал ей, что она может идти, вдовесок хорошенечко шлёпнув крале по голой заднице. Уговорил дед. Выкрики из-за столов, хохот, полуобнаженные женщины в платках, все это притупило бдительность. Не стоило забывать, что на самом деле здесь происходит.

Но вместо того чтобы продолжить наш разговор, старик отвернулся, чтобы снова есть маслины и пялиться на танцовщиц. Танцовщицы заканчивали танец и, кланяясь до земли, покидали зал. Уходили те, кто восседал на коленях головорезов, несмотря на очевидное желание последних продолжить знакомство в более интимной обстановке. Вместо танцовщиц в зале появились мальчишки, совсем юные, стройные, высокие, но с безразличным взглядом, какие-то отрешенные. Из одежды на них были одеты только набедренные повязки из грубой материи.

Рабы-евнухи.

Пленены армией Александра в Египте.

Каждый держал в руках статуэтку, у кого-то это был лев, у кого-то тигр. Статуэтки расставляли по периметру зала.

Следом за мальчишками в зал вышли двенадцать стариков, бритых наголо, очень похожих на старца, встреченного мной под землей. Старики несли широкие металлические чаши, в которых жгли травы и по залу распространилось благоухание. Один из них вовсе вел теленка.

Жрецы.

Служители культа Яма в городе Вавилон.

При виде странной процессии в зале повисла тишина. Единственным человеком в зале, на которого происходящее не производило впечатления, был мой собеседник. Он с невозмутимым видом ел маслины, когда как остальные, даже самые буйные головорезы наблюдали за происходящим с замиранием, будто на их глазах происходило настоящее таинство.

Я чувствовал нарастающую тревогу. Все это напоминало какой-то ритуал. В руках одного из стариков жрецов появился кинжал. Ведущий теленка дедок поглаживал животное против шерсти лезвием этого самого кинжала. Животное недовольно фыркало. Я заерзал на ложе, взгляд упал на постамент в центре зала, завешенный куском ткани и не так бросавшийся в глаза до того. Один из мальчишек подбежал к постаменту, сдернул с него чехол, открыл перед собравшейся публикой своеобразный алтарь. Я за сегодня успевший повидать столько, что вряд ли мог удивиться хоть чему-нибудь, все же нахмурился. На постаменте стоял тот ящик, в котором я пришел в себя не так давно. Ящик, с которого начался этот сыр-бор. Теперь стало понятно, что это гроб.

Гроб Александра Македонского.

Судьба останков и настоящее местонахождение неизвестно.

Я, выходит, очнулся в массивном деревянном гробу с причудливыми прорезями для рук. Внатуре воскрес.

Гроб спустили на пол. Старики в белоснежных кафтанах, украшенных бахромой, зачитали молитву.

Заупокойная речь

Произносится на похоронах.

Непременная составляющая погребального ритуала.

Мальчишки, которым передали теленка, успокаивали животное. В их руках появились ножи, один из евнухов поставил рядом с постаментом большое зеркало в красивой бронзовой оправе. Зеркало было завешано тканью, а когда ткань сдернули, собравшиеся у постамента потупили взгляды, боясь посмотреть на зеркало. Между тем, в зеркало с любопытством уставился теленок, для которого оно, похоже, и предназначалось. Ну и я, правда, не увидел там ничего кроме отражения телячьей морды.

– Интересное поверье, Александр, царство мертвых, откуп от Ямы, но я бы все же принес жертвы нашим богам. Чем тебе не угоден Олимп? Не находишь, что сомнительно предлагать богу теленка вместо человека? – хмыкнул старик мне на ухо, в словах чувствовалась ирония. – Впрочем, не могу сказать, что это не работает.

Я зыркнул на него, не понимая, о чем идет речь, никаких подсказок от системы не последовало. Впрочем, гадать пришлось не долго. Двое юнцов схватили теленка, когда как двое других перерезали животному сухожилия у копыт. Несчастное животное потеряло опору под ногами и рабы-евнухи умело свалили его в ящик-гроб, где до того лежал я. Жрецы, читавшие молитву, продолжили делать это на распев. В руках одного из них появился шелковый мешочек, он осыпал мучающегося в ящике теленка лепестками роз, когда как юные евнухи натерли несчастное животное маслами. Бычок жалобно замычал.

Под сводами большого зала раздались громкие слова главного жреца, и он ловким движением кинжала сделал глубокий надрез бычку. Ребятня с трудом удерживала в гробу животное, вырывающееся изо всех сил. Из раны на брюхе брызнула кровь, и жрец наполнил ей кубок. Красным сделался кафтан, кровью залило пол, постамент и зеркало. В крови перепачкались евнухи, но вскоре бычок выбился из сил. Он был все еще жив, но тяжело дышал и уже не мог сопротивляться.

Жрец разлил кровь теленка в кубки, оказавшиеся в руках других стариков. Жрецы расходились по залу, опрыскивали кровью, словно святой водой, головорезов за столами. Кровь попадала на лица, волосы, руки, впитывалась в одежду, попадала в еду с вином. Каждый, кого коснулась кровь замученного на смерть теленка закрывал глаза и испытывал нечто сродни экстазу. Главный жрец не прекращал читать молитву. Он вновь взялся за кинжал, обернулся к пирующим, нашел в толпе меня и вытянул окровавленный кинжал. Склонил голову и опустился на колено. Мальчишки евнухи подхватили пустой кубок, поставили его на постамент напротив зеркала. Я почувствовал, как старик, сидевший рядом со мной сильно наступил на мою ногу.

– Выходи, – прошептал он. – Принесу жертву Яму, Александр!

– Может на фиг… – замялся я.

Слова растаяли в многократном скандировании пирующих моего имени. Я потупил еще с минуту, а потом поплелся через заставленные яствами столы к постаменту, на котором оказался кубок. Ладно, угожу принимающей стороне.

Жрец все также смиренно держал кинжал, готовый передать его мне.

– Сын бога!

– Царь всего!

– Царь четырех сторон света!

Кто-то из жрецов схватил кубок, в котором осталась кровь теленка и окропил ей мое лицо, вернее попытался – я придержал его руку и широко улыбнулся, качая головой. Вот это – лишнее.