Олег Синицын - Маша и Санечка

– А так и получилось! – Попутчик явно не желал развивать тему. – Откуда едешь, командир?

– Я еду из командировки. К жене и дочери.

– Вот к этим, что ли? – Он ткнул пальцем в фотографию и хмыкнул.

Алексей недовольно посмотрел на него.

– А меня жена бросила, сука! – сообщил Федор. Он снова зашелся кашлем. – Может таки есть курево, а?

– Я же сказал, что нет! – отрезал Сапрыкин.

Он вдруг подумал, что уже давно не слышал о геологах в окрестностях Забодруйска. Полвека назад обнаружили цинк, но его залежи быстро закончились. От разработок остались только четыре котлована и горы водочных бутылок.

– Что здесь делают геологи?

– Что надо, то и делают! – резко ответил собеседник, помолчал и неожиданно спросил: – А твоя стерва любит тебя?

– Моя жена меня любит! – с раздражением ответил Алексей.

– Так не бывает, командир. – Обращение "командир" в его устах звучало, как насмешка. – "Любит" – это словечко из кино. В жизни все по-другому. На свадьбе она молодая, в соку. Смотришь на нее, вроде любит тебя. Но проходит три, пять лет, и она незаметно превращается в первостепеннейшую стерву! Все время зудит, орет без причины… И тогда смотришь на нее и думаешь: епрст! и чего я в ней нашел? Зачем женился?… Со всеми бабами так.

– Нет, не со всеми! – произнес Алексей, сильно волнуясь. – Я десять лет живу со своей Машей, и не сомневаюсь, что она любит меня. И я ее люблю.

– Вот эта? – Он снова показал на фотографию. – Она только делает вид. Я тебе точно говорю. Потому что с моей было то же самое.

– Может, проблема не в вашей жене, а в вас?

– Нет, в ней! – неожиданно закричал Федор. Алексей испуганно взглянул на попутчика. Тот видимо, тоже не ожидавший вспышки, тихо заговорил:

– Она все время зудела, словно муха паршивая… Не кури в доме, почему ботинки не снял, почему выпил пару лишних грамм… – Он опять залился кашлем. – Она все время зудела, все время…

Федор смолк, уставившись на приборную доску.

– Так она вас бросила? – осторожно спросил Сапрыкин.

– Да… То есть, нет. – На лице попутчика промелькнула растерянность. – Она получила урок. Да, я преподал ей урок, которого она никогда не забудет.

Теперь ему не требовалось задавать вопросы. Его, словно раскрученный пропеллер, было не остановить.

– В тот вечер она довела меня своим чириканьем. Да, выпил немного, что-то сказал не так, а она начала швыряться посудой. Больше ничего не помню. В голове словно помутилось… На утро очнулся в милиции. Оказывается, моя родная и сдала. И заявление написала, что я побил ее табуреткой. Сука! Я ее потом…

Алексей резко надавил на тормоз. Попутчик едва не расквасил нос о "торпеду".

– Вылезайте, – потребовал Алексей.

Федор удивленно уставился на него.

– Ты что, намерен высадить меня? Посреди леса? – С его лба скатилась крупная капля пота.

– Я не собираюсь выслушивать ваши грубые высказывания по отношению к женщинам. – Голос Алексея срывался, как у школьника. – Ваши истории отвратительны. Так что вылезайте и, предупреждаю, я могу за себя постоять…

Сапрыкин ожидал любого развития событий и готовился к ним. Но все произошло намного быстрее, чем он предполагал. Волосатый кулак попутчика врезался в челюсть худощавого водителя. Два зуба мигом превратились в крошево, во рту брызнул сладковатый привкус крови. Голова ударилась о стойку между передней и задней дверцами. Очки слетели и упали куда-то к педалям.

– Хочешь жить, жаба? – поинтересовался Федор. – Не рыпайся! Вези, куда скажу! Или есть возражения?

На шею легло холодное лезвие. Алексей судорожно сглотнул.

– Очки… – прошептал он. – Я ничего не вижу без них…

Лезвие убралось, и Сапрыкин получил возможность подобрать очки. Левая линза оказалась расколота.

– Теперь, трогай.

Алексей поехал, напряженно вцепившись в руль. По ухабистой дороге машине шла не больше тридцати. Зверски ныла челюсть, но он не смел до нее дотронуться.

– Прибавь, – велел попутчик.

– Быстрее нельзя. Мост изуродуем.

– Надави на газ, я сказал! – Федор ткнул в ребра кончиком ножа. Алексей вскрикнул и утопил педаль. "Москвич" запрыгал по кочкам. – Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому… Почему-то никто не хочет по-хорошему.

– Километров через пять будет пост ГИБДД, – продолжил Федор. – Видел когда-нибудь покойников? Если выкинешь глупость, будешь выглядеть так же. Веди себя паинькой, и тогда встретишься со своей уродливой бабой и ребенком.

Алексей скрипнул зубами на последние слова.

– Лучше пристегнуться, – предупредил он.

– Ты прав, жаба. Еще остановят из-за этой ерунды, а мой фаз слишком знаменит в Забодруйске.

Алексей сбросил скорость и отпустил руль. Вытащил язычок из лямки и перекинул ремень через плечо. В тот момент, когда правая рука защелкивала язычок, левая отпустилась под кресло. Федор не заметил этого. Его неожиданно заинтересовало содержимое вещевого ящичка. Он отодвинул защелку и изумленно уставился на то, что находилось внутри.

– Эй! – воскликнул Федор, поворачиваясь. – Ты меня обманул! У тебя тут целый блок сигарет. Ты что…

Оточенный серп всей шириной полукружия рассек его шею с легкостью бритвы. Дикие глаза попутчика уставились на водителя. Кровь водопадом выплеснулась на усеянный колючками грязный свитер, забрызгала "торпеду" и окропила лицо Алексея. Из горла Федора донеслось слабое кудахтанье – его снова мучил кашель. В последний раз.

– Нельзя, – нравоучительно произнес Сапрыкин, обращаясь к попутчику и заканчивая этим какую-то свою, неведомую мысль.

Он взял сумку с коленей еще дергающегося в конвульсии пассажира и раскрыл ее. Черствая горбушка хлеба и пара луковиц. Удостоверение временного рабочего, приписанного к геологической партии. Надо же, не соврал!

Алексей вышел из "Москвича" и скатил его в придорожную канаву. После этого достал из кармана заветную фотографию и прошептал:

– Скоро приеду, Маша и Санечка! Закончилась командировка-то.

С этими словами отправился по дороге в обратную сторону от Забодруйска.

Его разум помутился в тот момент, когда, вернувшись из командировки, он увидел дымящийся обугленный остов родного дома и санитаров, уносящих почерневшие до неузнаваемости трупы. Все, что осталось у Алексея – эта фотография, огромное ослепляющее чувство к семье и сладкие воспоминания солнечного дня, когда он, подъезжая к городу, предвкушал встречу с любимыми.

Вот уже год он кружил вокруг города, уверяя себя, что возвращается к жене и дочери. Над ним смеялись и издевались, пытались лечить, но он бежал ото всех. Освобождался от тех, кто пытался его задержать. Потому что спешил.

Потому что его ждали Маша и Санечка…