Макс Мах - Времена не выбирают

…Что из того,

Что мы не победили,

Что из того,

Что не вернулись мы?..

Все было кончено. Она знала, что их атака уже ничего не изменит, что «меч упал», и слава гегхских королей ушла в ночь забвения. Она все это понимала, конечно, но у нее еще оставалось право, ее личное право, умереть в бою. Мертвые не знают печали, ведь так? Не ведают они ни боли, ни позора, и горе поражения тоже уже не их горе. Поэтому и была она спокойна, когда вела своих рейтаров в последний бой. Поэтому, а еще потому, что зверь в ее душе изготовился к прыжку, и его холодная ярость выжгла все прочие эмоции Нор. Не случившееся еще не существовало и не омрачало ее бестрепетного сердца.

Она не спала в эту ночь, и прошлой ночью Тайра [9]была милостива к ней и не заглянула в зеленые глаза Нор. Гегх называли это состояние «радой» (с ударением на втором слоге), так же как и последнюю узкую полоску света, недолго остающуюся над морем, когда солнце уже зашло. Радой – последний проблеск живого солнечного света, за которым наступает окончательный мрак. Радой – последняя предельная ясность, которая нисходит на ожидающего смертельной схватки бойца. И многие в лагере гегх не спали в эту ночь, в особенности те, кто еще не успел пролить свою или чужую кровь и только ждал, когда наступит их черед.

Накануне в бой вступили уже все до единого вои графства Нор, и многие рыцари тоже. Ушли в туман посмертных долин все ее бароны, и двадцать первых мечей Ай Гель Нор уже никогда не вернутся к своей госпоже. Но рейтары все еще стояли в резерве. Так решил Вер, и Нор приняла волю Зовущего Зарю без возражений. Однако всему когда-нибудь приходит конец, должен был быть предел и ее терпеливому ожиданию. Нор видела лица возвращающихся из пекла бойцов, вдыхала сырой воздух осени, принимала всем телом вибрации натянутых до предела струн судьбы и понимала, что все уже решено, во всяком случае для нее. Второй день сражения должен был стать решающим для гегх и для Нор тоже, потому что сражение, перешедшее из вчера в сегодня, уже не могло продолжиться в завтра. Всему есть предел, есть он и у выносливости людей.

На рассвете она коротко и холодно поговорила с предками рода, мысленно простилась с родными и близкими, которых не надеялась увидеть вновь, и, просыпав немного муки в огонь догорающего костра, плеснула туда же недопитое вино из своего кубка. Долги были выплачены, обязательства соблюдены, жертва богам – «доля идущего на смерть» – принесена. Нор умылась холодной знобкой водой из ручья и подозвала к себе Гая Гаэра. Двадцать третий меч графини Ай Гель Нор и второй сотник ее рейтарского полка был спокоен. Глаза его уже смотрели в вечность, но он все еще оставался ее мечом. Гаэр молча выслушал последний приказ и, по-прежнему не произнеся ни единого слова, прижал сжатую в кулак руку ко лбу, принимая на себя неснимаемое обязательство нанести своей госпоже удар милосердия, если в том возникнет необходимость, и вернуть семье Камень Норов, который графиня носила на груди, если она будет убита в бою.

Следующие часы прошли в ожидании. Мысли графини Ай Гель Нор были неторопливы и просты, но сердцем уже окончательно овладел Зверь. Зверь Норов был жестоким и бесстрашным бойцом, таким, каким и должен был быть Повелитель Полуночи. Он был тем, кто мог превратить обычную охоту в опьяняющее приключение, и любовь – в яростный поединок тел. Он мог подарить счастье и боль и взять жизнь. И только он один был способен наполнить сердце человека холодной яростью не ведающего страха смерти бойца. Однако верно и то, что Старый Барс был коварен и избирателен в своих предпочтениях, и выбор всегда совершал по одному ему ведомым причинам. То, что графиня была отмечена его расположением, стало очевидно еще тогда, когда она делила свой досуг между куклами и мечом. И с тех пор он всегда – сколько она помнила – был с ней. Выбором Охотника можно было гордиться, и Нор гордилась им едва ли не больше, чем своим происхождением. Впрочем, высокое покровительство Барса стоило дорого и зачастую требовало от человека больше, чем он мог отдать. К тому же вполне могло случиться и так, что Ай Гель Нор окажется последней в роду, кому посчастливилось узнать счастье единения с Великим Отцом. К сожалению, такое предположение могло оказаться истиной. Наследников одна из немногих в десяти поколениях способная открывать сердце Зверю не оставила и, скорее всего, уже не оставит.

– Я жила, – сказала она себе, глядя в низкое, сеющее мелкий холодный дождь небо. – Мы жили. Мы больше не будем жить.

Нор улыбнулась богам, которые наверняка смотрели на нее сейчас сквозь плотные сизые тучи, и в этот момент воздух дрогнул от низкого рева боевых труб.

Пора!

Это был голос судьбы, голос последней необходимости, посылающей людей в бой, в отчаянное пламя безнадежной битвы.

Солнце едва показалось над верхушками деревьев Королевской Десятины, и сизый туман еще стелился над стылой землей Легатовых полей, когда аханки атаковали, бросив в бой всех еще остававшихся в строю рыцарей. Ощетинившийся опущенными копьями рыцарский бивень был направлен прямо в сердце гегхского построения. За ним, оставаясь до времени позади, но все больше смещаясь вправо по мере приближения к гегх, двигалась легкая кавалерия – восемнадцать регулярных сабельных рот, не участвовавших в сражении, бушевавшем накануне. Замысел пославшего их в бой был очевиден. Таранный удар рыцарей должен был опрокинуть гегхское каре, а легкая кавалерия – атаковать гегх во фланг. Но опрокинуть гегх было отнюдь не просто. Они встретили аханков в плотном строю, твердо стоя на занятой позиции.

Расстояние между армиями было значительным, а поле боя – за вечер и ночь – освободилось, трудами похоронных и лекарских команд, от убитых и раненых накануне, так что аханки успели набрать скорость и сомкнуть строй. Неумолимое и все более ускоряющееся движение бивня, идущего в атаку навстречу встающему над гегхским каре солнцу, было исполнено грозной мощи и мрачного величия. Казалось, ничто не способно остановить этот железный поток, но вои гегх, не дрогнув, приняли удар тяжелой кавалерии на длинные пики. Три залпа вейгов [10]– кое-кто из лучников успел послать даже четыре стрелы – и длинные (до пяти метров) пики ополченцев Северного Ожерелья [11]сломали острие бивня, однако не смогли полностью остановить набравшую скорость бронированную лавину.

Рыцарские кулаки [12]вломились в центр гегхского фронта и увязли в нем, прорезав его почти до середины. Теперь тяжелые прямые мечи, булавы и выставившие наружу стальные острия скорпионы бросивших копья рыцарей противостояли алебардам, глефам [13]и пружинным вилам горожан и рыбаков Беломорья.